Кнут Гамсун - Женщины у колодца

Фиа была ещё очень молода, но на неё жалко было смотреть, так она была худа. Конечно, она питалась хорошо, но мускулы у неё совсем не были развиты, она не упражняла их. Какую же работу она могла исполнять? Ей не нужно было иметь какую-нибудь профессию в жизни, её талант был бесполезен. Её жизнь была бессодержательна.

— Ей надо какую-нибудь настоящую работу, — говорил доктор.

Он повторял это в течение многих лет и раздражал этим родителей. Работу? Какую же работу должна исполнять их дочь?

— Может быть, она должна сделаться прислугой? — насмешливо спрашивал консул.

— На это она не годится, — отвечал доктор.

— Даже и на это не годится?

— Нет. Но снимите у неё из ушей брильянтовые серьги, и пусть она работает в саду.

— Для этого у меня существуют учёные садовники.

Бедненькая Фиа всё же постоянно занята. Она работает очень усердно для того, чтобы устроить выставку своих рисунков.

— Ах, Боже мой, — вздохнул доктор.

Оба сидели в конторе двойного консульства и консул не мог поэтому предоставить доктору идти своей дорогой и не разговаривать с ним.

— Моя дочь ведь не мешает вам своим искусством, — заметил консул. — Между тем многие критики одобрительно отзывались об её таланте.

— Знаем мы это! Но на что девочке, чёрт возьми, её искусство, если она больна и слаба?

— Это пройдёт, когда она вырастет.

— Ну, это неизвестно.

Удивительно, как это консул выносил такие речи доктора, и ни разу все эти годы не указал ему на дверь! Правда, доктор пользовался огромным уважением в городе, но разве можно было это сравнить с тем почтением, которое оказывалось консулу всеми гражданами? Да, в самом деле, это было загадкой, что доктор мог столь смело разговаривать с такой важной особой, как консул! И как раз теперь консул имел ещё меньше оснований выносить дерзкие речи доктора и сдерживать своё раздражение. Однако, он сказал только:

— Мы, родители, надеемся, что Провидение окажется более милостивым к нашей Фие, чем вы, господин доктор. Не хотите ли сигару? — предложил он.

— Охотно, когда буду уходить. Если вы примете меры относительно Фии, то вам не нужно будет непременно рассчитывать на милость Провидения. Не следует ли выдать её замуж?

— Может быть, она и для этого не годится!

— Мужчина женится для того, чтобы иметь жену, а не художницу!

Консул рассмеялся.

— Ну, в таком случае она может позднее приобрести качества, необходимые для замужней женщины. Времени ещё много впереди. Теперь же она занимается пока искусством.

— Предположим, что она не могла бы доставить себе подобное удовольствие, — возразил доктор. — Она была бы вынуждена тогда развивать у себя качества, нужные для женщины. И предположим, что она не в состоянии была бы приобрести их?

Консул снова улыбнулся и сказал: .

— Тогда уж вам придётся заботиться о ней!

— Но вы слышите, я ведь говорю условно!

Навязчивость доктора была просто невыносима и если бы консул знал, почему он так невыносим сегодня, то, пожалуй, всё-таки указал бы ему на дверь.

Ах, новое брильянтовое кольцо, которое получила Фиа, это оно не давало покоя докторше! Зачем оно такому ребёнку? В сущности, Фиа должна бы ходить ещё в коротеньких юбочках! А кольцо это давно уже наметила себе докторша. Всё это, вместе взятое, было так печально. Жизнь так мало доставляла радостей...

Но консул ничего не знал о той глухой борьбе, которая не прекращалась между его женой и докторшей. Слова доктора всё же подействовали на него и он призадумался. Он любил Фию и всегда был готов угодить ей. Жизнь её в больших городах стоила ему очень дорого, но ведь это было необходимо для её дальнейшего образования, и он не хотел стеснять её для того, чтобы она не стыдилась перед своими новыми знакомыми и друзьями. Фиа, по своей доброте, стала покупать картины у других художников, но тут отец счёл уже нужным вмешаться, так как издержки сразу увеличились. Ведь его денежный шкаф вовсе не был так уж неистощим!

Фиа покорилась и сократила свои расходы. Она относилась к людям немного свысока, в особенности когда находилась среди чужих, Тогда она охотно давала понять, что происходит из высококультурной семьи и отец её миллионер. Если она опаздывала на почтовый пароход, то порой обращалась к окружающим со слезами: «Ах, если бы тут был наш собственный пароход!». Но у парохода, носящего её имя, было другое дело и он существовал не для одной только перевозки дочери своего владельца. Впрочем, и пароход-то этот уже никуда не годился, делая не более восьми миль в час и принося доходу не более пяти процентов, а иногда даже два процента убытка. И как раз теперь он ещё раз принёс убыток.

Добрейший консул далеко не был опытным кораблевладельцем. Он для того именно и послал своего сына Шельдрупа за границу, чтобы тот хорошенько изучил там корабельное дело. Не только убыток, приносимый пароходом, беспокоил консула. Среди матросов замечалось брожение. Люди жаловались на плохую пищу и уходили с парохода, а консул никак не мог понять, отчего это происходит. Ведь пища была такая же, как и в предшествующие годы!

Были ещё причины, поддерживающие его дурное настроение: во первых то, что купец Давидсен тоже стал консулом, — правда, только простым консулом, но всё-таки! Это было невероятно! Давидсен не более как лет двадцать тому назад переехал сюда из соседнего города, и многие местные жители, природные уроженцы города, до сих пор считали его чужестранцем. Давидсен много раз сам стоял за прилавком, продавал удочки детям и вообще самый простой товар для судов. Приказчики у Ионсена носили крахмальные воротнички, а у Давидсена они ходили с засученными рукавами и руки их должны были ворочать канаты. Это было прекрасно и, разумеется, труд никого не позорит, но разве же это было то, что нужно для консула, для представительства?

Другая неприятность вышла у него из-за Оливера. Он обвесил покупателя. Конечно не в свою пользу, а в пользу хозяина. Хорошо иметь верных слуг, но обманывать они всё-таки не должны! Покупателем был столяр Маттис, которому Оливер отпустил мешок крупчатки. У Маттиса явилось подозрение относительно правильности веса и он тотчас же пошёл к Ольсену, перевесил муку и убедился в правильности своих подозрений. Он бегал из лавки в лавку, перевешивал муку и везде рассказывал, что произошло с ним. В конце концов он вернулся в склад Ионсена, взбешённый до последней степени и весь выпачканный в муке. Как раз в это время пришёл туда и Олаус, пьяный ещё более, чем обыкновенно. Услышав, в чём дело, он закричал:

— Как? Фальшивый вес!

— Да, — подтвердил столяр. — Это уже доказано!

Приказчик и конторщик пробовали успокоить его.

— Не кричите так! — говорили они ему. — Ведь консул сидит в конторе.