Кнут Гамсун - Новые силы

Адвокат увидел вдалеке Ойена, быстро простился с Кольдевином и вышел из процессии. Немного погодя он обернулся и увидел, что Кольдевин уже переменил место и шёл теперь под знаменем купеческого сословия, прямой, растрёпанный, с седой бородой и маленьким бантиком норвежских цветов в петлице пальто.

Ойен был с актёром Норемом и двумя стрижеными поэтами, которые теперь вдруг опять вынырнули. На обоих были уже серые весенние костюмы, хотя, по-видимому, и прошлогодние. У обоих были необыкновенно толстые палки, на которые они опирались при ходьбе.

— Ты разговаривал с Кольдевином? — спросил Ойен, когда адвокат подошёл. — Что же он рассказывает?

— О, разные разности! У этого человека много интересов, и, может быть, он вовсе не так глуп, но он немножко свихнулся. Он вывернул всё наизнанку и видит все вещи вверх ногами. Впрочем, он иногда довольно забавен, ты бы послушал его, что он говорил раз вечером в Тиволи, я привёл его с собой и принялся за него как следует, так он отлично занимал нас всех. Но потом он, конечно, перехватил и зашёл слишком далеко... А сейчас он выдумал, что семьи расстраиваются повсюду: люди сидят в кафе и ресторанах, никогда не бывают дома, проводят жизнь в ресторанах. Если хочешь повидать кого-нибудь, надо идти в кабак.

— Да, я встретил этого субъекта сегодня утром, когда шёл домой. Мы поздоровались: «как поживаете», «очень приятно», и прочее. И вдруг, в разговоре, этот господин говорит, что я был в деревне и констатировал там, что у меня хроническая болезнь. Ха-ха, я посмотрел на него и объяснил, что я настолько хронически болен, что даже написал там, в лесу, большое стихотворение в прозе. Ну, он должен был согласиться... Кстати, а ты слышал это стихотворение, Гранде? Я послал его Оле Генриксену, чтобы несколько сдобрить мою просьбу о деньгах.

— Да, я слышал его. Удивительно, необыкновенно! Мы все нашли, что оно замечательно.

— Да, не правда ли? В нём есть определённый тон. Я не мог успокоиться, пока не написал его. Оно мне стоило больших усилий и труда.

— Да, вот вам всё-таки удаётся что-нибудь делать!— воскликнул Норем с досадливым выражением. — А у меня вот в течение пяти месяцев не было ни одной роли, и слава Богу за это!

— Ну, ты! Ты — другое дело, неважно, если ты и не поиграешь, — ответил Ойен. — А вот нам приходится здорово работать, если мы хотим быть живы.

И Ойен плотнее натянул плащ на свои узкие покатые плечи.

В эту минуту из ворот вышла маленькая девочка, катившая перед собою пустую детскую коляску, и как раз в тот момент, как она выходила на улицу, коляска опрокинулась. Девочка захлопала в ладоши и вскрикнула от радости, но Ойену пришлось перебираться через опрокинутую тележку, чтобы пройти.

— Не могу не сказать, что меня немножко удивляет, что я не получил премии, — сказал он. — Стараешься, делаешь всё, что можешь, и всё ни к чему. Немногие понимают это.

Один из стриженых поэтов, тот, у которого на цепочке висел компас, расхрабрился и заметил:

— Разве это не общее правило у нас на родине? Если бы не таланты, над которыми можно издеваться, тогда некого было бы мучить. Ведь теперь даже животных защищают от дурного обращения.

И стриженый поэт осмелился даже улыбнуться при этом остроумном замечании.

— Идёте в «Гранд»? — спросил Норем. — Мне хочется выпить кружку пива.

— Мне лично хотелось бы побыть немножко одному, — ответил Ойен, всё ещё несколько угнетённый мыслью о премии. — Я, может быть, подойду немножко погодя, если вы там посидите подольше. До свиданья пока.

Ойен снова подтянул плащ повыше к шее, повернулся и задумчиво пошёл назад по улице. Люди, знавшие его, не мешали ему, он обогнул маленькую детскую тележку, всё ещё лежавшую посреди дороги.

Агата оделась, чтобы ехать на остров, она надевала перчатки и была уже совсем готова.

Устроить эту маленькую поездку не представило затруднений, Оле ничего не имел против и просил только о том, чтобы она была поосторожнее и не простудилась, потому что стоял ведь ещё только май месяц.

Иргенс тоже натягивал перчатки.

— Я повторяю ещё раз, чтобы вы были поосторожнее, — сказал Оле.

Они ушли.

Стояла тихая погода, ясная и тёплая, без единого облачка на небе. У Иргенса всё уже было готово, лодка была нанята и ждала на назначенном месте, оставалось только сесть в неё. Он умышленно говорил равнодушно о самых разнообразных предметах и даже напевал вполголоса. Он старался заставить её забыть, что когда она вначале согласилась на эту поездку, то её «да» было почти равносильно поспешному подчинению чуть не под самым носом подходившего Оле. Она чувствовала себя спокойнее, Иргенс, по-видимому, придавал не больше значения её сказанному шёпотом «да», чем она сама. Он шёл возле неё совершенно спокойный и говорил самые банальные фразы о погоде и ветре, так что ей даже приходилось торопить его. Как раз в ту минуту, как они собрались отчаливать от берега, перед ней мелькнула наполовину скрытая ящиками фигура Кольдевина, стоявшего на пристани. Она привстала, потом выскочила из лодки и крикнула два раза:

— Кольдевин, здравствуйте!

Он не мог укрыться от неё, пришлось выйти и снять шляпу.

Она протянула ему руку. Где же он опять пропадал всё это время? Отчего его нигде не видно? Это начинает положительно казаться странным! Да, да, это очень странно!

Он пробормотал извинение, сказал что-то о работе, которую ему дали в библиотеке, о переводе какой-то книги, очень полезной книги...

Но она прервала его и спросила, где он теперь живёт. Она заходила к нему в гостиницу, он переехал оттуда, и никто не знал, куда. Потом она видела его на минуту мельком семнадцатого мая, он шёл в процессии, а она сидела в «Гранде», а то она позвала бы его.

Он опять повторил свои извинения и кончил старой шуткой, что не следует слишком часто мешать влюблённым. И, говоря это, он добродушно улыбался.

Она посмотрела на него внимательнее. Платье его принимало всё более поношенный вид, лицо тоже как будто несколько осунулось. И вдруг у неё мелькнула мысль, что он, может быть, терпит нужду. Почему он переехал из гостиницы и где он живёт теперь? Она спросила его ещё раз, и тогда он сказал, что живёт у друга, у одного школьного товарища, великолепного малого, который служит учителем в какой-то школе.

Агата спросила его, когда он собирается ехать обратно в Торахус. Но он этого не знал, не мог ещё сказать определённо. Во всяком случае, не раньше, чем кончит работу в библиотеке...

Но он должен непременно обещать зайти к ней перед отъездом. Он обещает? И вдруг она спросила:

— Послушайте, я видела вас семнадцатого мая, у вас была ленточка вот тут, в петлице?

И Агата положила палец на отворот его пальто.