Кнут Гамсун - Редактор Люнге

Люнге совсем не стал высокомерен после этой большой победы, — наоборот. Удача сделала его обходительным, настроила его мягко и ласково, он бескорыстно помогал многим беднякам и слегка понизил насмешливый тон своих статей. Только с правительством он продолжал обращаться по-прежнему — со всей беспощадностью, какую он только мог вложить в своё перо, защищая, как герой, старые принципы, выдвинутые им и левой. Никто не мог бы обвинить его в уступчивости.

С некоторого времени ему также пришлось, вследствие его разоблачений, принимать в конторе всё больше и больше посетителей, чем раньше. Приходили, чтобы засвидетельствовать ему своё глубокое уважение, чтобы пожать его руку, находили самые ничтожные поводы, чтобы только прийти посмотреть на него, приветствовали его по телефону под предлогом, что на станции неправильно соединили, просили у него извинение за беспокойство и заставляли его отвечать. И всех он встречал с одинаковой любезностью, не делая никаких различий между людьми. Председатель одельстинга 10 10 Одельстинг — верхняя палата стортинга. , член королевской комиссии, приехал в город и отправляется к Люнге с явной поспешностью. Хороший председатель, всеми уважаемый, как политик, видный член правительственной оппозиции, приветствует этого редактора с искренней сердечностью, как друг и знакомый, и Люнге оказывает ему то уважение, которого он заслуживает, и прислушивается к его словам.

Да, уж эта теперешняя королевская комиссия, её состав слишком разнороден, очень трудно добиться от неё плодотворной работы, один хочет одного, другой — другого. Если бы правительство захотело искупить то, в чём оно согрешило против левой, оно могло бы сделать это ещё тогда, при назначении членов в комиссию.

Тут Люнге ответил:

— Правительство? Вы ещё ждёте от него чего-нибудь?

— К сожалению, нет, — говорит председатель. — Я жду и надеюсь только на то, что оно должно пасть.

А Люнге, который понял, что это был комплимент по отношению к нему, ответил

— Мы будем исполнять свой долг!

Когда председатель собрался уходить, Люнге бросилось в глаза, какой подавленный и утомлённый вид был у этого старого, преданного борца за дело либерализма. Фризовый сюртук мешковато сидел на его плечах, а по полоскам, которые были у него пониже колен, видно было, что он зажигал спички о брюки. Он остановился у двери и сказал, что предполагает устроить собрание и прочесть обширный политический доклад в P. L. K. через несколько дней, и он просит Люнге о содействии для широкого распространения этого доклада. К тому же ему было бы очень приятно видеть там самого Люнге, и он надеется с ним встретиться на собрании.

Люнге ответил:

— Да, это само собою разумеется.

Он, конечно, будет присутствовать при таком важном событии, как доклад председателя одельстинга. До свидания, До свидания.

Затем он обратился к Лепорелло, который в это время вошёл, и спросил:

— Что нового? О чём говорят сегодня в городе?

— В городе говорят, — отвечал Лепорелло, — о статьях «Норвежца» по поводу условий жизни наших моряков. Они возбуждают необыкновенное внимание. Где бы только я ни был сегодня, всюду говорили об этих статьях.

— Ну? В самом деле?

И хотя они тотчас же перевели разговор на другие темы, Лепорелло всё же хорошо видел, что мысли редактора витали где-то далеко, у него были свои соображения, он что-то замышлял.

— Приятный был вчера вечер в Тиволи 11 11 Тиволи — здесь: увеселительное заведение в Христиании — концертный зал, сад с рестораном и аттракционами. , — говорит Лепорелло. — Я получил громадное удовольствие.

— Я тоже, — отвечает Люнге и встаёт.

Он отворяет дверь во внешнюю контору и кричит секретарю:

— Слушайте: напишите заметку о наших моряках, скажите, что наши предшествующие статьи об условиях жизни моряков пробудили огромный интерес; даже такие газеты, как «Вестландская Почта», начинают теперь нас поддерживать...

Хотя секретарь привык уже, не удивляясь, выслушивать много странных приказаний из внутренней конторы, однако теперь он с изумлением смотрит на редактора.

— Да ведь эти статьи печатали не мы, — говорит он, — а «Норвежец».

Люнге с лёгким нетерпением морщит лоб и отвечает:

— Наивность! Мы, наверное, поместили где-нибудь заметку, сообщение. Публика не занимается перечитыванием старых газет, чтобы удостовериться, было или не было помещено то или другое. Скажите, что наша предшествующая статья об условиях жизни наших моряков пробудила неимоверный интерес, и нет ничего удивительного, и так далее. Можете написать целый столбец. Но поторопитесь — чтобы она появилась у нас завтра.

Затем редактор снова закрыл дверь и исчез в своей конторе.

Но Лепорелло услышал от него немного слов сегодня: Люнге был всё время очень озабочен, поглощён какими-то таинственными размышлениями и отвечал только «а» и «да» на всё, что ему говорили.

В сущности, он вёл очень изнурительную жизнь; одному Богу известно, как неизбежно грубеют руки от такой напряжённой и часто некрасивой работы, как его. Надо было беспрестанно изворачиваться на все лады и всё время быть настороже, а какая награда за всё это? Его заслуги совсем не ценились. Теперь чуткость покидала его, и ему казалось, что всё это не заслуживало его усиленной работы. Вот сегодня прибежала эта прачка из Гаммерсборга и упрекала его за то, что её воззвание не было помещено. Не помещено, не помещено, постоянно одна и та же жалоба, как возможно всё поместить? Эта женщина поблагодарила его за деньги, которые она получила, и при этом начала плакать: ведь теперь ей снова нечем жить, а воззвание ещё не напечатано. Эта сцена случилась совсем некстати, она застала его не в настроении, и он коротко и ясно дал понять этой женщине, что ему самому тоже надо заботиться о жене и детях, кроме того, откровенно говоря, существует ведь попечительство о бедных, к которому она может обратиться. Разве он ей не помог уж однажды от чистого сердца? Видит Бог, он сочувствует ей и пожертвовал для неё, может быть, даже больше, чем он имел на это право из-за своих близких. Что касается воззвания, то он совершенно забыл о нём. Нельзя же обо всём на свете помнить. Но, впрочем, он отложил её объявление исключительно из заботы о ней самой: будь её воззвание напечатано одновременно с важными разоблачениями, ни одна душа не прочитала бы его, оно было бы не замечено, как и всё остальное в эти дни. Теперь он сделает всё, что может, и напечатает воззвание уже завтра.

Нет, не было благодарности, не было воздаяния за заслуги ни с чьей стороны, менее всего со стороны необразованных людей. А он-то работал, как раб, все эти годы, все свои силы положил именно за эти слои народа. Не стоило трудиться, наградой была постоянно только одна грубость.