Евдокия Нагродская - Обольщение. Гнев Диониса

Вот и теперь эти два месяца без меня для него тяжелы. Одно утешение, что он проведет их у Жени в деревне.

У Жени за эти пять лет уже трое детей, четвертый в проекте. Музыку она забросила. Она вся в муже и в детях. Иногда она ворчит, что просто нет времени почитать или поиграть, но, видно, это ее не особенно огорчает.

Муж ее очень любит, но зачем он так много употребляет с ней педагогических приемов? Отчего у него с ней такой покровительственный тон и какое-то снисходительное обращение?

Однажды я напомнила ему наш разговор.

– Вы уж очень вдаетесь в тонкости, дорогая невестка. Вы – человек с призванием, человек труда, а Женя – просто женщина.

– Что вы под этим подразумеваете, Сергей Иванович? Что женщина должна быть хозяйкой и нянькой, и больше ничего?

– О боже, какой старый вопрос вы поднимаете! Ну я вам отвечу: да, если у нее нет ни таланта, ни призвания.

– А ее музыка?

– Какое это призвание? Она ее совершенно забросила.

– Отчего же вы ее не поощряли? Зачем увезли в деревню?

– Странные вещи вы говорите, Татьяна Александровна! Что же, по-вашему, мне надо няньчить детей, а ей участвовать в концертах?

– Женя не актриса, не оперная певица, не танцовщица, у которых все занятия вне дома, которые не могут уделять время для своих детей, хотя и из них некоторые с этим справляются. Музыкантши, писательницы, художницы могут быть матерями, если кругом есть известное довольство и им не надо самим стирать пеленки и готовить обед. И если муж не мешает… Вы знаете, Сергей Иванович, я, например, замечала, что вы отнимаете у Жени больше времени, чем дети, вы даже отнимаете ее у детей.

– Вот как? – говорит он насмешливо.

– Конечно. Когда вы пишете в своем кабинете, она ходит на цыпочках, не смеет дохнуть. Ее забота – чтобы не заплакали дети, чтобы не хлопнула дверью прислуга. До музыки ли ей? Она детей прячет куда-нибудь подальше и сама, как дракон, охраняет дверь вашего священного кабинета. Ведь если до вас долетит детский плач, вы говорите очень неприятные вещи: что семья тупит человека, что тому, кто занимается умственной работой, надо иметь угол, отдельный от семьи. Женя тогда огорчилась вашими словами и заплакала. Вы, правда, ее поцеловали и утешили, это верно… Но, Сергей Иванович, вы женаты пять лет! А может быть, через десять вы не потрудитесь ее утешать. Говорить подобные вещи у вас войдет в привычку, а в любящем сердце Жени появится хроническая рана.

– Если я прошу покоя во время занятий, то это еще не значит, что я отнимаю все время у моей жены. Ужасно вы любите садиться на больших лошадей, дорогая невестка.

– Это-то и беда, Сергей Иванович, что мы ездим на крысах и ничего не видим кругом. Я стою на своем, что все время Жени не так занято детьми, как вами.

– Это забавно.

– Вы, когда не заняты, требуете ее постоянного присутствия. Вы никогда сами ничего не прикажете прислуге, все выговоры вы обращаете прямо к Жене. Стакан чаю она должна налить и принести сама. Принесет прислуга – чем ты занята? Пыль плохо вытерта – бери тряпку и сейчас вытирай. Вчера она целый вечер штопала вам носки потому, что вам нравится, когда она этим занимается.

– Так я должен ходить в драных носках. Ну дамская логика! – говорит он пренебрежительно.

– Ведь носки могла заштопать прислуга, но вы обиделись бы, если бы она отдала эту работу прислуге, а сама села играть Шопена. Вы бы обязательно прошлись на этот счет, что часто случается.

– Все это очень остроумно, Татьяна Александровна, но что из всего этого следует?

– Хотите, скажу откровенно?

– Пожалуйста.

– Другая женщина, не Женя, изменила бы вам через несколько лет, а Женя этого не сделает, она будет продолжать вас любить и вся уйдет в заботы о кухне, детях и ваших носках.

– Значит, все будет прекрасно.

– Не совсем, Сергей Иванович. Когда ее щечки потеряют свежесть, вы заметите у нее седой волос, одну или две морщинки, вы скажете: «Моя жена только кухарка и нянька, она не способна меня понимать! С ней я опускаюсь» и…

– Доканчивайте, доканчивайте, Татьяна Александровна.

– …и заведете любовницу.

– Великолепную перспективу вы рисуете нам, – замечает он со злостью. – А позвольте поинтересоваться: все это вы высказывали и моей жене?

– Нет, только вам.

– Благодарю вас и впредь прошу не высказывать. Очень жаль, что моя жена вас так любит. Вы, разводя подобную философию, можете иметь на нее дурное влияние, – говорит он и выходит из комнаты.

О, если бы ты знал все, ты не позволил бы своей жене и видеться со мной. Ты бережешь ее чистоту, потому что эта чистота удобна для тебя. А когда молодость жены твоей увянет, даже эта чистота поставится ей в упрек. Тебе покажется, что тебе нужны эксцентричные женщины, африканские страсти, безумная любовь, и ты пойдешь искать все это, хотя бы за деньги, и будешь обманывать себя, что тебя любят за твой ум, за твою наружность…

Однако как медленно идет поезд!

Женя понемногу уходит от нас: от меня, от Андрея, от Ильи. О Кате она не смеет и упоминать при муже. Мать ее не испытала этого отчуждения: она умерла. Она успела поняньчить только первого внука. Жениному сыну Илюше было всего семь месяцев, когда бабушка умерла. Умерла она счастливая, что мы все были около нее. Все, кроме Кати, но и о Кате она могла не беспокоиться.

Катя устроилась хорошо. Я писала о ней Латчинову в Париж, он ей достал уроки русского языка и сделал ее чем-то вроде своего секретаря.

Катя хорошо зарабатывает. Она могла бы вернуться теперь в Россию – Латчинов и это устроил, но после смерти матери она решила не возвращаться.

Она даже звала Андрея к себе, но он, окончив гимназию, поступил в Технологический и живет с нами.

Как медленно идет поезд!

Латчинов! Думала ли я, что наше случайное знакомство в осенний день на вилле Боргезе обратится в такую дружбу? Нет, это не дружба, не приятельские отношения: он держит себя всегда сдержанно, корректно, но в трудную минуту он всегда там, где нужно. Всегда, без малейшей просьбы он сделает все, что можно. Его большое состояние позволяет ему не служить, и его время всегда к услугам тех, кто нуждается в нем.

Все эти годы он играл роль нашего общего доброго гения. Вот теперь, перед моим отъездом, он написал шутя, что пока меня не будет с Ильей, он приедет недели на две развлекать его в деревню к Жене.

И это не пустые слова. Илья оживет в его присутствии: он высоко ценит его талант, его знания. А знания у него замечательные – по всем отраслям науки.

Женя прозвала его «Брокгауз и Эфрон». Эти знания по истории, археологии и истории литературы древних даже не дилетантские.

– Когда вы все это успели изучить, Александр Ви-кентьевич? – удивляется Илья, который часто обращается к нему за справками и советами.