Николай Лесков - Некуда

– Купил-с.

– И напечатаете ее?

– И напечатаю.

– А эта госпожа Жбанова ни больше ни меньше как совершеннейший стервец.

Редактор слегка надвинул брови и заметил Жерлицыну, что он довольно странно выражается о женщине.

– Нет-с, я выражаюсь верно, – отвечал тот. – Я читал ее повести, – бездарнейший стервец и только, а вы вот ею потчуете наших читателей; грузите ее вместо балласта.

Папошников ничего не отвечал Жерлицыну и обратился к скромно ожидавшему в амбразуре окна смирненькому старичку.

– Нижнедевицкий купец Семен Лазарев, – отрекомендовался старичок и протянул свою опрятную руку. – Года с три будет назад, сюда наши в Петербург ехали по делам, так я с ними проектик прислал.

– О чем-с?

– Обо всем, там на гулянках написано, – весело разговаривал старичок.

Папошников задумался.

– Большая рукопись? – спросил он.

– Большая-с, полторы стопы с лишком, – еще веселее рассказывал Лазарев.

– Называется: «Размышления ипохондрика»?

– Вот, вот, вот, она и есть! Не напечатана еще?

– Нет-с, еще не напечатана.

– То-то, я думаю, все не слышно ничего; верно, думаю, еще не напечатана. А может быть, не годится? – добавил он, спохватившись.

– Велика-с очень.

– Ну там ведь зато обо всем заключается: как все улучшить.

– Отличные, отличные есть мысли, помню хорошо, но объем!

– Это, впрочем, все дело рук наших: сократим.

– Нет, вы позвольте, мы сами выборку сделаем. Выберем, что идет к теперешнему времени, листка на четыре, на пять.

– Что ж, я извольте, а только имя же ведь мое внизу подпечатают?

– Ваше, ваше.

– То-то, а то я, знаете, раз желаю, чтобы читатели опять в одном и том же журнале мое сочинение видели.

– А вы разве писали в нашем журнале?

– Как же-с! В 1831 году напечатано мое стихотворение. Не помните-с?

– Не помню.

– Нет-с, есть. – А повторительно опять тоже такое дело: имел я в юных летах, когда еще находился в господском доме, товарища, Ивана Ивановича Чашникова, и очень их любил, а они пошли в откупа, разбогатели и меня, маленького купца, неравно забыли, но, можно сказать, с презреньем даже отвергли, – так я вот желаю, чтобы они увидали, что нижнедевицкий купец Семен Лазарев хотя и бедный человек, а может держать себя на точке вида.

– Будет, будет ваше имя, – успокоил и проводил до дверей нижнедевицкого купца Семена Лазаревича редактор Папошников.

– А п-п-паааззвольте! – удержал его на обратном пути Жерлицын. – Завулонов свой рассказ мне поручил продать.

– Ну-с.

– Угодно вам купить?

– Оставьте, я прочту.

– Я не могу оставить: купите и оставляйте.

– Я так не покупаю, – отозвался редактор и попросил Лизу в кабинет.

– А п-позвольте! На одну минуту позвольте, – остановил Жерлицын. – Вы читаете, что покупаете у Тургенева?

– Читаю-с.

– Не полагаю. – Вы вот в своих журналах издеваетесь над нигилистами, а…

– Нигилисты, не читая, покупают?

– Конечно! Общий вывод и направление – вот все, что нужно. Вы знаете Эразма Очевидного?

– Нет, не знаю.

– Мой зять.

– Не имею чести.

– Редактор же он.

– Что делать, все-таки я не имею чести его знать и не имею времени о нем говорить.

Редактор увел Лизу в свой кабинет и предложил ей кресло.

– Видите, сударыня, – начал он, – мне нужно знать, какого рода переводы вы можете делать и с каких языков?

Лиза рассказала.

– Да… Это значит, вы статей чисто научного содержания переводить не можете.

– Я не переводила.

Редактор задумался.

– Прискорбно мне огорчать вас, – начал он, – таким ответом, что работы, которую вы могли бы делать, у меня в настоящее время нет.

Лиза сухо встала.

– Позвольте! Куда же вы?

– У вас работы нет – нам говорить не о чем.

Редактор слегка поморщился от этого тона и сказал:

– Я попрошу у вас позволения записать у себя ваш адрес. Работа может случиться, и я удержу ее для вас, я вам напишу. Книжки, видите, более тридцати листов, их возможности нет наполнить отборным материалом.

– Это меня мало интересует и вовсе не касается.

Папошников положил книгу журнала и взял адресную тетрадь. Лиза продиктовала ему свой адрес.

– Это там, где коммунисты живут?

– Это аккуратно там, где я вам сказала, – опять еще суше ответила Лиза, и они расстались.

Сходя по лестнице, она увидела Жерлицына, сидящего на окне одной террасы и листующего свою рукопись.

– Ищу здравого смысла, – произнес он, пожав плечами при виде сходящей Лизы.

Лиза проходила мимо его молча.

– Позвольте, – догонял ее Жерлицын. – Как это он сказал: против здравого смысла? Разве может человек писать против здравого смысла?

Лиза не отвечала.

[82]

Розанова Лиза застала уже у Вязмитиновой. По их лицам она тотчас заметила, что доктору не было никакой удачи у Альтерзона и что они сговорились как можно осторожнее сообщить ей ответ сестры и зятя. Лиза терпеть не могла этих обдуманных и осторожных введений.

– Альтерзон отказал в деньгах? – спросила она прямо Розанова.

– Да, почти, – отвечал тот.

– Ну вот! Вы говорите почти , а Женни смотрит какими-то круглыми глазами, точно боится, что я от денег в обморок упаду, – забавные люди! Тут не может быть никакого почти , и отказал, так, значит, начисто отказал.

– Ну да.

– И сестра тоже?

– Она что ж? Она ничего.

– Ну, я обращусь к Зиночкину мужу, – спокойно отвечала Лиза и более не стала говорить об этом.

– А что ваши попытки, Лизавета Егоровна? – осведомился Розанов.

– Так же счастливы, как и ваши, – отвечала она и, по-видимому, была совершенно спокойна.

Пообедали вместе; Розанов попросил позволения отдохнуть в кабинете Вязмитинова.

Был серый час; Лиза сидела в уголке дивана; Евгения Петровна скорыми шагами ходила из угла в угол комнаты, потом остановилась у фортепиано, села и, взяв два полные аккорда, запела «Плач Ярославны», к которому сама очень удачно подобрала голос и музыку.

– Спой еще раз, – тихо попросила Лиза, когда смолкли последние звуки.

Евгения Петровна взяла аккорд и опять запела:

Песня опять кончилась, а Лиза оставалась под ее влиянием, погруженною в глубокую думу.

– Где летаешь? – спросила, целуя в лоб, Евгения Петровна.

Лиза слегка вздохнула.

Над дверью заднего хода послышался звонок, потом шушуканье в девичьей, потом медленное шлепанье Абрамовниных башмаков, и, наконец, в темную залу предстала сама старуха, осведомляясь, где доктор?

– Спит, – отвечала Женни.