Николай Лесков - Некуда

Лиза то и дело была у маркизы, даже во время ванн; причем в прежние времена обыкновенно вовсе не было допускаемо ничье присутствие.

Между Розановым и Лизою не последовало ни одного сердечного разговора; все поглотила из ничего возникшая суматоха, оставившая вдалеке за собою университетское дело, с которого все это распочалось.

Общество было неспокойно; в городе шли разные слухи.

[55]

Варвара Ивановна Богатырева, возвратясь один раз домой в первом часу ночи, была до крайности изумлена кучею навешанного в ее передней платья и длинною шеренгою различных калош.

Прежде чем лакей успел объяснить ей, что это значит, слух ее был поражен многоголосным криком из комнаты сына.

– Кто у молодого барина? – спросила она человека.

– Студенты-с.

Варвара Ивановна бросилась в залу.

– Где Алексей Сергеевич? – спросила Варвара Ивановна, остановясь посреди комнаты в чрезвычайной ажитации.

– Они там-с.

– Где?

– С господами. Там двери от молодого барина в кабинет открыли.

– Боже мой! – простонала Варвара Ивановна и опустилась на стул.

– Чего стоишь? Позови ко мне барина! – крикнула она через несколько минут человеку.

– Ну не глупец ли вы? Не враг ли вы семейному благополучию? – начала она, как только Алексей Сергеевич показался на пороге комнаты. – Затворите по крайней мере двери.

Богатырев затворил двери в переднюю.

– Что это такое? – спросила его с грозным придыханием Варвара Ивановна.

– Что? – робко переспросил Богатырев.

– Сходка? Да? Отвечайте же: сходка у них, да? Что ж вы, онемели, что ли?

– Да никакой нет сходки. Ничего там законопротивного нет. Так, сошлись у Сережи, и больше ничего. Я сам там был все время.

– Сам был все время! О создатель! Он сам там был все время! И еще признается! Колпак вы, батюшка, колпак. Вот как сына упекут, а вас пошлют с женою гусей стеречь в Рязанскую губернию, так вы и узнаете, как «я сам там был».

– Но уж нет, извините меня, Фалилей Трифонович! – начала она с декламацией. – Вас пусть посылают куда угодно, а уж себя с сыном я спасу. Нет, извините. Сами можете отправляться куда вам угодно, а я нет. Извините…

– Да чем же я виноват? – казанскою сиротою произнес Алексей Сергеевич.

– Чем? И вы смеете спрашивать, чем? Двух молодых людей только что наказали, а вы потихоньку от жены учреждаете у себя сходки и еще смеете спрашивать, чем вы виноваты.

– Да это не я, а Сергей. Я с какой же стати… Это его знакомые.

– А! а! Вот вам и отец! Головою сына выдаю, мол: извольте его вам, только меня, седого дурака, не трогайте, Прекрасно! прекрасно! Вот отец так отец!

– Да что вы пугаете? Кого наказали, и какая тут сходка?

– А о чем там говорят? – спросила Варвара Ивановна с придыханием и указывая большим пальцем руки в сторону, откуда долетали студенческие голоса.

– Об университетских порядках говорят.

– Как калоши ставить в швейцарской или что другое?

– Нет, о начальстве.

– Как его не слушаться?

– Нет, только о деньгах говорят.

– Ну да, то-то, чтоб денег не платить?

– Да.

– Это оборвыши эти рассуждают?

– Все говорят.

– А вы слушали?

– Да что же тут такого, право? Они рассуждают резонно.

Варвара Ивановна отодвинулась от мужа один шаг назад, окинула его взором неописанного презрения и, плюнув ему в самый нос, шибко выбежала из залы.

Оставив в зале совершенно потерявшегося мужа, madame Богатырева перебежала гостиную, вскочила в свой будуар и, затворив за собою дверь, щелкнула два раза ключом.

Алексей Сергеевич постоял в зале, на том самом месте, на котором давал отчет своей супруге, потом подошел к зеркалу, приподнял с подзеркального столика свечу и, внимательно осмотрев свое лицо, тщательно вытер белым платком глаза и переносицу.

Затем он потихоньку подошел к жениному будуару и взялся за ручку замка.

Дверь была заперта наглухо.

– Варвара Ивановна! – произнес, откашлянувшись, Богатырев.

Ответа не было.

– Варинька! – повторил Алексей Сергеевич.

– Что вам нужно здесь? – сердито крикнула из-за двери Варвара Ивановна.

– Я на минуточку.

– Нечего вам здесь делать.

– Да я хочу только посоветоваться, – умолял Богатырев, поспешно прикладывая ухо к створу дверей.

– Не о чем.

– Да что же делать? Я не знаю, что делать.

– Так я знаю, что нужно делать, – ответила Варвара Ивановна.

И Алексей Сергеевич слышал, как она перешла из будуара в спальню и затворила за собой другую дверь.

В это же время в передней послышался топот и гомон.

Сходка расходилась.

Последние из комнаты Сержа Богатырева ушли Розанов и Райнер. Для них еще подали закусить, и они ушли уж в третьем часу утра.

Сергей Богатырев сам запер за ними дверь и, возвратясь, лег спать.

Варвара Ивановна на другой день встала ранее обыкновенного. Она не позвала к себе ни мужа, ни сына и страшно волновалась, беспрестанно посматривая на часы. В одиннадцать часов она велела закладывать для себя карету и к двенадцати выехала из дома.

Глаза у Варвары Ивановны были сильно наплаканы, и лицо немножко подергивалось, но дышало решимостью и притом такою решимостью, какая нисходит на лицо людей, изобретших гениальный путь к своему спасению и стремящихся осуществить его во что бы то ни стало.

Карета Варвары Ивановны остановилась сначала у одного большого дома неподалеку от университета.

Варвара Ивановна вошла в круглый, строго меблированный зал и сказала свою фамилию дежурному чиновнику.

Через две минуты ее попросили в кабинет.

Варвара Ивановна начала плачевную речь, в которой призывалось великодушное вмешательство начальства, упоминалось что-то об обязанностях старших к молодости, о высоком посте лица, с которым шло объяснение, и, наконец, об общественном суде и слезах бедных матерей.

– Но что же я могу сделать, сударыня? Ваш сын, слава богу, еще даже ни в чем не замешан, – возражал ей хозяин.

– Да, это правда; но он может быть замешан; его могут увлечь.

– Удержите его.

– Я вас прошу об этом. Я вас прошу защитить его.

– Да от чего же защитить? Помилуйте, я вас уверяю, его ни в чем не подозревают.

– Это все равно: он ходит… или может ходить на сходки.

– Уговорите его, чтоб не ходил.

– Разве они слушают?

– Вы мать, – он вас скорее всех послушается.

– Ах, разве они слушают.

– Но что же я-то могу для вас сделать?

– Вы начальник.

– Да уж если матери не слушают, то как же вы надеетесь, чтобы начальника послушались.

– Запретите им собираться на сходки.

– Их давно об этом просили.

– Чту просить? Запретите просто.

– Мы не можем ходить за ними в каждый дом. Москва велика, – они везде собираются.