Александр Казбеги - Отцеубийца

Гиргола забрал к себе Нуну, как члена семьи, и отвез ее в свой дом, где никто не жил с тех пор, как они переселились в Аршскую крепость. Он втолкнул ее в темную комнату и запер на ключ.

– Валяйся здесь, как собака, до моего возвращения. Он собрал соседей, пристававших к нему с расспросами.

– Что вам рассказать? Перебили всех, как собак, и бросили в пропасть.

– Несчастный Иаго! – жалел народ. – Не прискорбно ли, что ты так бесславно погиб?

Несколько юношей тут же порешили пойти тайком в горы и предать земле трупы погибших Иаго и его друзей.

А Гиргола вернулся к торжествующему диамбегу, который просто не знал, как и благодарить верного слугу за примерную службу своему царю. Он отпустил его пораньше, чтобы дать ему отдохнуть после тяжких трудов.

– Ступай домой, отдохни, верный мой Гиргола. Завтра спустишься ко мне… И не я буду, если сабли твоей темляком не украшу.

– Да не лишит меня господь милости вашей! – низко кланяясь, ответил Гиргола и вышел за дверь.

Коба и его товарищи спустились к подножию горы и там, в неглубокой теснине, защищенной с одного края голой скалой, а с другого – грудой камней, они развели костер, омыли раны Иаго, посыпали их порошком из целебной травы с солью, перевязали раненого и уложили его на бурку. Коба дежурил при нем, остальные завернулись в свои шерстяные одежды и прилегли отдохнуть. Спустилась тишина, нарушаемая лишь отдаленным, как бы убаюкивающим рокотом реки.

На рассвете снова развели потухший за ночь костер, отогрелись, – утро было прохладное, – закурили трубки, и только тогда Парчо заговорил со своими:

– Эти мохевцы доверились нам, мы должны вывести их отсюда в безопасное место.

– Да, конечно, так следует сделать! – согласились остальные.

Тогда Парчо подозвал к себе Кобу, а юноша-горец сел у изголовья Иаго.

– Погрейся у огня! – теснясь, предлагали ему хозяева.

– Не беспокойтесь, я не озяб! – ответил Коба, опускаясь рядом с Парчо.

– Коба, пора вам отсюда уходить, – заговорил Парчо.

– Конечно, пора, да как быть с раненым? – грустно отозвался Коба.

– Надо и его взять с собой.

– Мы его понесем. Только придется нести его через Гвиргалу, а там стоят ваши караулы. Пропустят ли они нас? – сомневался Парчо.

– Конечно, пропустят! Не все же у нас неверные!

– Кто вас знает, Гиргола – тоже из ваших!

– Да, он из наших! – горько и злобно сказал Коба, – но не все такие.

– Чего нужно вашим, почему они своих же предают? – горько сетовал Парчо.

– Испортились нравы!.. Все, кто посильней, действуют против нас, что же мы-то можем сделать?

– Ну, оставим это! – помолчав, сказал Парчо. – Не сумеешь ли ты договориться с вашим караулом, чтобы нас пропустили!

– Отчего же, пойду!

– А вдруг они тебя задержат? Будь осторожен!

– Нет, не задержат! – гордо вскинул голову мохевец.

– Если сомневаешься, лучше переждем, пока поправится Иаго, – не унимался Парчо. – Мы и тут защититься сумеем!

– Нет, нет! Я сейчас же схожу и вернусь!

Коба загнул полы чохи и почти бегом устремился к вершине Гвиргалы.

Ему так сильно хотелось убедить Парчо в единодушии своих соплеменников, что он напрямик направился к месту, где стоял караул. Стражники сверху глядели на приближающегося юношу и гадали, кто бы это мог быть.

Когда он подошел ближе, все узнали его и удивились, что он так смело идет к караулу, когда голова его так дорого оценена властями, что жадный человек мог бы польститься на мзду. Беспечная отвага этого юноши внушала им невольное к нему сочувствие.

– Добрый путь, Коба, добрый путь тебе! – приветствовали его караульные.

– Мир вам, мир! – ответил юноша.

– Куда путь держишь? Что скажешь нам? – нетерпеливо расспрашивали его мохевцы, зная, что судьба его тесно связана с судьбою Иаго.

Коба удовлетворил их любопытство, рассказал, зачем он к ним пришел, сказал также, что теперь он предался им в руки; если совесть им позволит, они могут не пропустить его и его друзей.

Ни один мохевец из караула не посягнул на свободу Кобы. Некоторое время все они молчали, а потом воскликнули все как один:

– Отчего же нет, отчего? Вот тебе дорога свободная, иди себе с богом…

– Дай вам бог долгой жизни!.. Слава богу, что пока еще брат не отрекся от брата!

– Не мешкай, Коба! Мало ли что может случиться… Надо вам пройти поскорей! А ты не бойся, мы тебя не предадим!

– В долгу не останусь! – сказал Коба и, попрощавшись с караульными, быстро пошел обратно.

Коба сообщил своим товарищам ответ караульных. Тотчас же они уложили Иаго на шерстяное одеяло и двинулись в путь. Им навстречу вышли караульные-мохевцы и помогли нести Иаго в гору до своего поста. Здесь передохнули, поели и распрощались: путники пошли дальше, а караульные остались на посту, чтобы через несколько дней спуститься к себе домой, где их ожидали всяческие неприятности от диамбега, Гирголы и подобных им людей.

Вечером, часу в девятом, Гиргола подошел к своему дому. Он отомкнул замок и, чиркнув спичку, вошел в помещение. Зажег стеариновую свечку, потом вывел из клети связанную по рукам Нуну. Вот уже три дня он держал ее взаперти, не давал ей ни есть, ни пить и всячески над ней издевался. Она вся высохла и побледнела. Он подвел ее к столбу, подпиравшему кровлю, и привязал к нему.

– Стой тут, собака, может, подохнешь скорее! – злобно сказал он ей.

Она даже не взглянула на него, чтобы не видеть ненавистного лица.

Гиргола сел в сторонке и закурил. Вдруг кто-то постучался в дверь.

– Кто там? – спросил Гиргола.

– Это я, Джгуна!

Гиргола отпер дверь. Вошел человек с кувшином и корзиной, прикрытой салфеткой.

Они уселись перед Нуну, достали из корзины пищу и принялись за еду. Жирная баранина, зажаренные в масле куры, яичница, – все это вкусно пахло и раздражало голодную Нуну. Нутро пылало, в глазах темнело, горло распухло от жажды.

– Уф, уф, уф! Какое жирное мясо! – поминутно приговаривал Гиргола.

– И вправду, вкусно! – причмокивая, подтверждал Джгуна.

Невыносимо страдая, Нуну все же заставляла себя отворачиваться от них. Но глаза ее невольно тянулись к пище. Проглотив несколько стаканов вина, Гиргола взял в руки кусок мяса и подошел к Нуну.

– Посмотри, какой жирный кусок! – сказал он и поднес мясо к ее губам.

Нуну не выдержала и с трудом приоткрыла сомкнутый рот.

Тогда Гиргола сам съел мясо и, расхохотавшись, вернулся на свое место.

– Бесчеловечные! – еле слышно прошептала Нуну и упала на землю. – Воды! – просила она.

– Постой-ка, Гиргола, дадим ей глоток воды, как бы она не умерла! – сказал Джгуна.

– Не умрет… А впрочем, дай, если хочешь…

Джгуна подошел к Нуну с водой, поднес ей к губам кувшин, но ей свело челюсти, и она не могла сделать ни одного глотка, хотя и была в сознании. Тогда Джгуна концом кинжала разомкнул ей зубы и влил в рот несколько капель. Она ожила от первой же капли и жадно приникла к сосуду, с каждым глотком чувствуя прилив сил.