Кнут Гамсун - Август

— Но он и тебе самому может понадобиться, — говорит Эдеварт подбадривающим тоном. — Вот увидишь...

— Ты и впрямь так думаешь? — спрашивает Август и на какое-то время затихает. Он выпил очередную ложку воды, оживился, лёг на другой бок, он занят какой-то новой мыслью и продолжает болтать: — Прозрели... нет, это какое-то кривлянье, прости, Господи. Я вот тут лежу и представляю себе, что всё это можно сделать куда быстрей. Как по-твоему, что делают в таких случаях католики? Да ничего они не делают, а считаются прозревшими всю свою жизнь. Если они согрешат, священник даст им отпущение, и тогда получается, что они как бы вовсе и не согрешили.

Эдеварт хмыкнул в ответ.

— А католики, если хочешь знать, тоже люди, между нами и католиками нет никакой разницы. Однажды, когда мы стояли в Белфасте под разгрузкой, с такелажа сорвался железный блок и зашиб одного вот такого католика. Мы все думали, что ему конец, и доктора привели, и капли дали, и пластырь, и всё, что полагается в таком случае. Прошла ночь. «Позовите священника», — сказал он, а вид у него был такой, будто вот-вот испустит дух. И вот представь себе, пришёл священник, само собой католический, и, после того как они провели наедине целый час, свершилось чудо, больному полегчало, он стал спокойный и вроде как довольный тем, что умирает, и всё такое прочее. Он, значит, пока лежал, исповедался во всех грехах, которые натворил за свою жизнь, а священник взял все его грехи на себя и даровал ему прощение от имени самого Господа. Вот какой властью наделён католический священник. А возьми наших священников! Какой такой властью они наделены? Лично я их не уважаю. Так чего ради бегать всю жизнь и чтоб потом на нас снизошло прозрение? Когда тут для этого прозрения понадобился всего час.

— А человек этот выздоровел? — спросил Эдеварт.

— Какое там! Умер, конечно, этот блок его совсем размозжил. Но он был бодр духом, потому что освободился от грехов и ждал для себя вечного блаженства. Просто диву даёшься, когда видишь, какой силой наделены католические священники! Говорят, у нас за Сеньей живут какие-то католики. Ты ничего об этом не слыхал?

— Слыхал, — отвечает Эдеварт, — помнишь, мы ещё в молодости их встречали, когда занимались торговлей.

Август:

— И вспоминать не хочу. Это было греховное время. Мне даже говорить о нём неприятно. Но уж во всяком случае, католики живут в Тромсё, это я знаю точно. Хотя не может быть и речи о том, чтобы переманить сюда их священников.

— Да уж пожалуй, — соглашается Эдеварт.

— А ты не забыл, как сам однажды побывал в Тромсё и беседовал со священником?

Эдеварт молчит.

— Мне плевать, во что это обойдётся.

Эдеварт:

— Почему же, помню. Впрочем, не надо спешить. Ты сегодня выглядишь много свежей, чем вчера.

— Ты так думаешь? А в каком смысле «свежей»?

— По глазам видно. И по цвету лица.

— Вот хорошо бы, — мечтательно говорит Август. — А ты, Эдеварт, зажги свечку и подержи мою руку против огня, чтоб я видел, есть в ней ещё жизнь или нет.

Эдеварт, не понимая, глядит на него растерянным взглядом.

— Потому что, если не засветится между моими пальцами живая кровь, значит, смерть близко.

— Ерунду ты говоришь. Как я могу просветить твои руки, пока ты не умер?

— Очень даже можешь, вреда от этого не будет. Но тебе, видно, лень двигаться, — обиженно говорит Август. — Ладно, можешь заняться своими делами. Я ни о чём тебя больше не попрошу. Ты небось и капель мне давать не хочешь?

— Хочу, но немного погодя.

— Немного погодя! Ты всё время говоришь: немного погодя. Впрочем, теперь я хотел бы вздремнуть, так что не буди меня своими каплями. Принимай их сам, если хочешь. — Август горячился всё больше и больше. — Нет, не надо было приглашать такого благочестивого и богобоязненного человека, чтобы давать мне капли. Даже если б ты сидел на перевернувшейся лодке, то и тогда ни за что не спихнул бы своего друга в воду. Это на тебя похоже! А дальше что? Не лучше ли было спасти собственную жизнь и обратиться к Богу? Я великий грешник перед Отцом, Сыном и Святым Духом, а потому мне надо хорошенько приготовиться перед смертью. Или, будь это, к примеру, девушка-негритянка, на которую набросились сразу четверо матросов, ты наверняка спас бы её, а не поступил бы с нею, как другие. Да, хорошо, когда б все рассуждали, как ты, в этом я тебя не упрекаю. А в остальном ты не такой уж благочестивый и богобоязненный... Ты не забыл ещё ту ночь на кладбище, когда мы разрыли могилу в поисках золотого кольца?

— Не забыл, — отвечает Эдеварт.

— Мы тогда осквернили освящённую землю, уж можешь мне поверить. И что мы нарушили покой усопшего, ты ведь тоже не станешь отрицать. В том, что я этим нанимался, ничего странного нет, кольцо-то было моё, и хотел взять его обратно. Надеюсь, Бог понимал меня.

— Мы оба разрывали могилу, — возражает Эдеварт, — но ведь именно ты всё это затеял.

— Я лучше промолчу, — сказал Август. Однако, судя по всему, его раздосадовало то обстоятельство, что у него никак не получается поставить Эдеварта на одну доску с собой. — А не сбегать ли тебе к Поулине, чтобы взять у неё Псалтырь? — спросил он.

— А зачем тебе понадобился Псалтырь?

— Нет, я не прошу, чтобы ты приволок мне весь молитвенник, я не стану тебя так утруждать. И к тому же я не собираюсь лежать здесь и распевать псалмы либо читать книгу, строчку за строчкой, до скончания века. Мне надо разыскать один псалом, поглядеть, где именно он находится. Я вижу в этом для себя перст Божий.

Эдеварт продолжал неподвижно сидеть.

— Да-да, перст Божий! Очень может быть... Да пойми же хоть что-нибудь! — вдруг досадливо вскричал он. — Это просто невозможно. Ты никогда ничего не понимал! Прости меня, Господи, но сейчас от тебя осталась всего лишь половинка от человека, а может, и того меньше! Ты разве не помнишь, какой ты был сорвиголова в молодости, как бегал за девушками! Я в жизни ничего подобного не видел! А женщины бегали за тобой! Выбирай любую! Эх, был бы я на твоём месте! — посетовал оживившийся Август. — Честно говоря, я махнул рукой на всех женщин, вместе взятых, и больше ими не интересуюсь. Другое дело ты, при твоём-то отменном здоровье. И всё же ты скорее мёртвый, чем живой! Уж не обижайся, что я так тебе говорю.

Эдеварт:

— Я схожу вниз и принесу тебе Псалтырь.

— Ладно уж, не ходи, — с горечью ответил Август.

Эдеварт сохраняет нерушимое спокойствие, вспыльчивость юных дней оставила его, теперь он может разве что побледнеть или покраснеть.

Он сидит на стуле, он сохраняет верность старому приятелю, потому что привык так поступать.

Но Август и впрямь выглядит много свежее, он снова стал раздражительный и нетерпимый, и снова ему всё не так. Картофель и молоко оказались величайшим благодеянием для старого полленца, он почувствовал себя гораздо лучше, он снова вернулся к жизни.