Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу

Я убегаю в хлев. Там стоит корова с телёнком, верблюд и другие животные, по-видимому, все чувствуют себя хорошо, за исключением барана с жирным курдюком, лежащим в загородке. Баран болен и весь распух, он тяжело стонет и закрывает глаза. Очевидно, он обречён быть заколотым. Я бегу к своему чемодану, беру коньяк и наливаю большой стакан; я осматриваюсь кругом и, видя, что в хлеву никого нет, вливаю в глотку барана несколько больших глотков. Я долго вожусь с этим, так как животное не даётся, но под конец мне удаётся вытянуть язык у барана, и тогда он глотает. Язык был совсем синий.

Проглотив коньяк, баран фыркает и трясёт головой и потом лежит тихо. Я надеялся, что моё лечение вызовет испарину.

Градовая туча проносится, и солнце снова сияет. Я выхожу из хлева и брожу кругом; от земли поднимается тёплый пар. Мы находимся на высоте 1 727 метров над уровнем моря, следовательно с утра, проехав сорок три версты, мы поднялись почти на тысячу метров. Здесь, вокруг Казбека живут осетины, народ, происхождения и имени которого никто не может объяснить. Сами они называют себя иронами. Я охотно сделал бы что-нибудь для науки во время этого путешествия, и было бы легко произвести несколько исследований в Осетии. Мне стоило бы только в течение нескольких часов карабкаться вверх в горы, и я очутился бы в Осетии и мог бы исследовать её. Для этого у меня уже была недурная подготовка, так как я успел прочесть много книг о Кавказе. Здесь — колыбель человечества, здесь Прометей был прикован к скале, здесь горит вечный огонь в Баку, сюда перекочевало множество евреев, после Вавилонского пленения, здесь поблизости находится гора Арарат, и хотя она уже за границей Армении, но она всё-таки видна отсюда. Но мне необходимо было бы иметь достаточно времени, а не располагать какими-нибудь двумя жалкими часами. Я читал, что у осетин множество различных орудий, которых другие племена на Кавказе не знают: и клещи, и квашня, и маслобойня, и вилы для сена, и кружка для пива, и многое другое. Это удивляло всех исследователей и ставило в тупик. Но если бы мне только удалось добраться до них, то я прямо спросил бы их, откуда, чёрт возьми, они получили все эти инструменты, — купили ли они их, или же родились вместе с ними. Очень может быть, что обнаружилось бы нечто неожиданное: я открыл бы, пожалуй, целое новое учение о переселении народов; мне удалось бы опровергнуть моих предшественников по специальности — Эккерта, Броссе 31 31 Броссе Марий Иванович (1802—1880) — ориенталист-лингвист и историк. По национальности француз. Переехал в Россию в 1830-х гг. Академик Петербургской Академии Наук (1838). Был редактором, переводчиком и комментатором редких памятников грузинской и армянской письменности периода средневековья. , Опферта, Нестора, Боденштедта 32 32 Боденштедт Фридрих (1819—1892) — немецкий писатель, переводчик. В 1844 преподавал в гимназии в Тифлисе, где брал уроки восточных языков у азербайджанского поэта Мирщы Шафи Вазеха. Пропагандировал русскую и восточную литературу в Германии. и Реклю 33 33 Реклю Жан Жак Элизе (1830—1905) — французский географ, социолог, один из теоретиков анархизма. Всемирную извесность приобрёл труд Реклю «Человек и Земля» (1876—1894), в котором он попытался дать общую картину развития человечества и описание стран в форме ярких, живых характеристик. , и сделать самостоятельные выводы. Быть может, это имело бы большое значение для меня самого, в мою честь город украсили бы флагами в день возвращения на родину, и я получил бы приглашение читать доклад в географическом обществе; пожалуй, я получил бы большой крест св. Улафа. Всё это уже необыкновенно ясно представлялось мне в моём воображении.

Но только что я успел размечтаться, стоя под одной горой довольно далеко от станции, как ко мне подошёл Корней и объявил, что нам пора ехать.

Ехать? Но это не соответствует нашему уговору. И я вынимаю часы и показываю Корнею цифру, на которую он указывал соломинкой, и даю ему понять, что он хочет уезжать на целый час раньше. Но Корнея это ничуть не смущает, он берёт соломинку и указывает на часовую стрелку, объясняя мне, что именно в этот час, на котором она стоит, мы и должны ехать. Так мы и стоим оба друг перед другом — он со своей соломинкой, а я с часами — и совещаемся, стоя под горой. Кончается тем, что я уступаю ему и беспрекословно следую за ним.

Я не забываю о баране в хлеву и из-за него-то и стараюсь оттянуть отъезд. К моему огорчению оказалось, что часы его сочтены; когда мы уезжали, то он лежал на боку и был при последнем издыхании.

Едва мы отъехали от станции, как встретили огромное стадо баранов на самой дороге. Лошадям пришлось. остановиться, потому что бараны тесным кольцом окружили нас, и не было никакой возможности двигаться вперёд. У четырёх пастухов были длинные посохи, на животах кинжалы, а через плечо висели ружья, кроме того у них были с собой собаки. Собаки были желтовато-серые, они мало походили на собак и скорее напоминали белых медведей.

Наконец-то нам удалось выбраться из стада, и мы поехали дальше.

Теперь дорога идёт по плоскому месту и даже слегка под гору; так продолжается несколько вёрст, и мы быстро двигаемся вперёд. Но вот дорога снова начинает подниматься в гору, круче, чем где бы то ни было раньше, и мы долго едем шаг за шагом. Мы проезжаем грузинское село с церковью; здесь вообще более населённая местность, и ближайшие горы уже не поднимаются так отвесно. Долина внизу шире и зеленее, и сам Господь возвёл прекрасные стены вокруг лугов и полей. Здесь встречаются также коровы и волы, скот малорослый, но хорошо откормленный и сильный, а стада баранов здесь до тысячи голов каждое. Несколько женщин стоят в поле и жнут ячмень.

Новые грузинские посёлки. Такой посёлок по большей части представляет собою нечто общее, состоящее из множества жилищ, ютящихся друг возле друга, как попало, на горе. Они не разделены улицами или хотя бы даже узкими дорожками, а лишь лестницами, и расположены словно полки друг над другом и друг возле друга, и как бы врыты в склоны горы. В домах нет окон и никаких других отверстий, за исключением дверей и отверстия в крыше над очагом. Крыши плоские, из дёрна или из плитняка. Здесь женщины проводят время, сидя на подушках, они пляшут и играют тут же, и семья не покидает крыши ни днём, ни ночью, если только позволяет погода. У всех грузинских деревушек такой вид, словно над ними только что пронёсся ураган, который снёс верхнюю часть со всех домов.

Одна деревня следует за другой. В каждой деревне нас обступают нищенствующие мальчики. Эти малыши клянчат с такой назойливостью, которую мы встречали ещё только в Турции. Опять на одном поле стоят женщины и жнут ячмень. Более пожилые скромно смотрят в землю и продолжают работать, но одна молодая девушка выпрямляется, смотрит на нас и улыбается. На ней голубой сарафан, и волосы повязаны красным платком, её белые зубы сверкают, глаза у неё чёрные. Когда ей надоедает смотреть на нас, то она перестаёт улыбаться, равнодушно вскидывает головою и отворачивается. У нас невольно вырывается восклицание — молодая девушка привела нас в восторг своим движением головы.