Эрнст Юнгер - Годы оккупации

Далее в биографическом плане: нежданная плодотворность, казалось бы, втуне потраченных усилий, эти перекрестки, возникшие на ответвлениях основного пути и окольных тропах. Бывает, что человек теряет многие годы в изгнании, в тюрьмах — годы, которые впоследствии, после политических переворотов, оказываются ценным капиталом. Поразительно, как из путаных линий жизни складывается рисунок, зачастую внезапно возникающий перед глазами словно мираж, за секунду до того как растаять.

Но всегда коагуляция предполагает как свое условие обретение какого-то высшего состояния, своего рода второе рождение, или санкцию. Миллионы легочных пузырьков обретают смысл лишь после того, как перерезана пуповина. Для эмбриона они не имели значения, это была поклажа для другого мира, в который он был перемещен насильно, в родовых муках.

Ошибки, заблуждения, пороки могут стать элементами внутреннего роста, причем именно тогда, когда они кончились крахом, сокрушили душу человека. Это известно по многим исповедям. Однако наши глаза не способны обозреть весь план, согласно которому строится наша жизнь. У нас отсутствует нужная перспектива, для того чтобы понять, что труды и дела наши словно каменные арки и столпы устремлены к завершающему куполу. Для этого требуется потусторонняя точка зрения. Ведь для того чтобы жизнь созрела и принесла плоды, всегда требуется помощь, подобно тому как дитя не может родиться без материнской помощи.

Среди прочих гостей у нас побывал полковник Шер, которого я впервые повидал после того, как мы расстались в «Мажестике». На примере таких людей, как он, начинаешь сознавать, как много невероятных биографий порождено нашим веком. У нас набрался материал на целую библиотеку мемуаров, остается надеяться, что найдутся и соответствующие перья.

Шер родился в семье священника в окрестностях Гильдесгейма; молодые годы он провел в доме Кирххорстского священника. В семье господствовали провельфские настроения; если отец за обедом кидал собаке кусок жареного мяса со словами: «Это тебе от Бисмарка», — пес скалил зубы и рычал. И только, когда священник успокаивал дога, говоря: «Это тебе от нашей доброй королевы Марии», — животное радостно съедало подачку.

Молодым офицером Шер участвовал в сражении при Танненберге. После Первой мировой войны он много путешествовал, выполняя особые поручения Зеекта; во время гражданской войны в Испании командовал полком. Ему довелось проезжать города, где в мясных лавках были вывешены разрезанные пополам монахи. В Испании он пользовался популярностью под именем «дона Эрнесто». В одном поместье ему пришлось зарезать своей шпагой бычка, которого ему привели в знак уважения.

В то время, когда он появился в Париже, он высказал критику в отношении руководства, после того как действия его полка на Востоке закончились поражением вследствие того, что не получили должной поддержки. За оскорбление партии он был приговорен к одиннадцати месяцам тюремного заключения. Годичный срок заключения автоматически повлек бы за собой разжалование. Тогда он обратился за защитой к Генриху Штюльпнагелю. Я взял на себя задачу изложить генералу, в какое он попал положение. Генерал сказал: «Он может здесь остаться, но скажите ему, чтобы он прекратил свои разговоры о Гитлере».

Когда штаб верховного командующего покидал Париж, Шер явился к Хольтицу, которому была поручена оборона города. В один из последних дней ему вдруг в самое неподходящее время вздумалось попрощаться с одной приятельницей, которая жила на бульваре Инвалидов. Крыши уже были заняты бойцами Сопротивления. Поэтому ему было не выйти от нее на улицу, он позвонил Хольтицу в Мёрис, доложил, что попал в «окружение» и попросил, чтобы за ним прислали танк, что и было сделано. Он уехал на танке, а его приятельница удрала, выйдя из дома с черного хода.

Его отправили в командировку, и во время его недолгого отсутствия город был сдан. Он вернулся в Берлин, и там его тотчас же арестовали, так как после 20 июля в сейфе Штауфенберга был обнаружен документ, в котором содержались записи о «разлагающем влиянии партии на вермахт». В качестве источника в документе фигурировал Шер. Его отвезли в гестаповскую тюрьму, в которой уже находились толпы офицеров высоких чинов. Каким-то чудом он отделался тремя годами тюрьмы и разжалованием. Однако приговор не был еще утвержден Гиммлером. Во дворах начались расстрелы; там погиб и Хаусхофер. [76] Юнгер имеет в виду сына Карла Хаусхофера (1869–1946), ведущего немецкого геополитика, создавшего мост между традиционным немецким империализмом и нацистами. Его сын Альбрехт был замешан в заговоре 20 июля 1944 г. против Гитлера, и нацисты его повесили. Затем падение Берлина открыло тюремные двери.

К сожалению, кажется, не осталось сомнений, что в числе многочисленных друзей и знакомых, расстрелянных под занавес, был и Генрих фон Штюльпнагель. Как всегда бывает при расправах с фрондами, то, что произошло сейчас, тоже повлечет за собой дальнейший упадок национального характера. Срублены последние древние родовые деревья, и вместе с ними гибнет сознание изначальной свободы, связанной с личностью, на которую в конечном счете опираются все политические свободы и весь конституционный строй. Скоро о ней даже перестанут вспоминать.

С тех пор как я в 1942 г. познакомился с «Анекдотами» Тальмана де Рео, [77] Рео Тальман де (1619–1692) — французский писатель, происходил из богатой гугенотской банкирской семьи. Своими остроумными и весьма критическими портретами современников он делал для Юнгера более понятным его древнюю эпоху и ее нравы. Кроме Рео на подобные темы Юнгер регулярно читал «Preußische Hofgeschichten». Munchen, 1913. я постоянно перечитываю эту книгу. Трудно найти другого автора, который мог бы сравниться с ним в жанре исторического анекдота. Дворянство здесь похоже на древний лес, до того как его начал прореживать абсолютизм, до того как за его вырубку принялась демократия, чтобы в конце концов свести под корень. Говорят, что русские уничтожают кадастры, сносят помещичьи усадьбы.

Если бы Стендаль был знаком с этим источником, он нашел бы здесь такой же богатый материал, как в городских хрониках эпохи Возрождения. Следующая история из первого тома, который я сегодня закончил, могла бы послужить ему для новеллы. В ней описывается коварный шахматный ход, к которому прибегнул маршал Креки, чтобы уничтожить свою супругу, которую он хотел запереть в монастырь, чтобы прибрать к рукам ее земли.

Их брак был бездетным; с одной стороны, маршал ставил это в упрек несчастной женщине, с другой же стороны, он, действуя через доверенного пособника, подбивал ее на то, чтобы она обманным путем подсунула ему чужого ребенка. Маршальша поддалась на уговоры и нашла подходящую крестьянку, которая была беременна и захотела таким способом сделать свое дитя знатным господином. Подмена должна была состояться у нее в доме, куда маршальша отправилась, будучи якобы беременной. Пособник должен был перенести младенца из одной комнаты в другую, и, перенося ребенка, он по приказанию Креки предательски его задушил. И тут произошло то, чего и ожидал маршал: женщины заспорили, и он, устроив поблизости засаду с комиссарами, без труда мог тут же, по горячим следам, разоблачить обеих преступниц.