Эрнст Юнгер - Годы оккупации

Приходил Лэнэ (Laine), он под вымышленным именем работает сейчас со своими бретонцами,(Бритты — кельтское племя, бежавшее из Британии под напором германских англо-саксонцев. В этом регионе долго сохранялось свое самосознание. Бретань довольно поздно (в XVI в.) стала частью Франции, и там время от времени пробуждались сепаратистские настроения. Об одном из таким эксцессов, инициатором которого был Лэнэ, и пишет Юнгер, которого всегда привлекали подобные явления. Бретонский партикуляризм имел причиной хроническую слаборазвитость региона, которую местные жители относили на счет французского централизма.) в Вестфалии. Еще в Париже мне случилось им однажды помочь. К сожалению, некоторые из них, как я услышал, были расстреляны. Лэне производит приятное впечатление человека, совершенно убежденного в правоте своего дела; он требует от своих товарищей честной работы, запрещает им заниматься спекуляцией на черном рынке. Они готовятся к тому, чтобы эмигрировать в Ирландию. У кельтов еще сохранилась взаимовыручка.

Он считает, что такие средства, как атомная бомба, на практике отменяют демократию, делая ее иллюзорной, поскольку аккумулируют огромную власть в руках немногих людей, можно сказать, единиц. Было бы, однако, хорошо, если бы они, подобно друидам, обладали особым непрофанным знанием. Тогда их физическая власть управлялась бы высшей, духовной.

Я в этом что-то сильно сомневаюсь и скорее склонен предположить, что техника уничтожения связана с появлением больших унифицированных масс и их избранников. Да и на самолетах ведь летают не сверхчеловеки, а какой-нибудь майор Аткинс или капитан Филиппович, предварительно хорошо позавтракав, возможно, с таблетками на десерт.

Воспользовавшись случаем, я порасспрашивал для своей работы о языке про этимологию слов «дольмен» и «менгир».

Что может позаимствовать индивид от своего вида, например в области удовольствий. Очевидно, это должны быть только проценты, комиссионные и чаевые Меркурия за услуги рассыльного, так как иначе под угрозой окажется вид.

С этой точки зрения меня удивляет существование кукушки, которое, по-видимому, целиком отдано наслаждению, за что в старину эту птицу называли дурной (Gauch) и относили к нехорошим животным. Невольно спрашиваешь себя, за что кукушке такая особая милость от природы и не существует ли где-то особый счет, на котором записаны ее долги. Мне это животное, чей голос я не раз слушал в лесу и на опушке, кажется таинственным и даже призрачным. Да и пение его лишь по-видимости благодушно. Возможно, тут проходит один из швов в наряде творения.

Мысль, пришедшая в голову, когда я, гуляя в поле, перескочил через ограду: В то время как мы, ни о чем не думая, мечтательно разгуливаем по полям, нас, может быть, подстерегает смерть. Не успеем мы ничего сообразить и осознать, что случилось, как нас внезапно скосит сердечный приступ или падение. Ведь падая от пули, мы не слышим выстрела, который нас уложил. Можно даже представить себе, что мы продолжим прогулку, не догадываясь, что уже умерли.

О странности встреч в сновидениях. Так, нынче ночью я повстречал в Рио в маленьком баре одного эльзасца, чиновника интендантства, который в продолжительном разговоре объяснял мне различия между немецкой и французской системами управления армейским хозяйством. Я познакомился с ним, потому что, расплачиваясь с официантом, никак не мог разобраться в мильрейсах,(Мильрейс (португ.) — 1000 реалов, основная денежная единица Бразилии до 1942 г.) и тут он мне объяснил обменный курс.

Кто бы поверил, что подобное возникает как вольная фантазия сонного ума? А если это так, то почему дневная жизнь не может быть такой же фантазией? Может быть, когда-то мы продолжим совершаемые во сне прогулки, как ту прогулку, о которой я вспомнил вчера. Может быть, как раз те сны, которые выражают наши желания, носят зачаточный, эмбриональный характер, мы вынашиваем их в иных звездных мирах, где они созреют во всем своем великолепии. В таком случае качество снов необычайно ценно. Эта мысль в прежние времена была людям гораздо ближе и привычней.

Зачастую мне начинает казаться, что во сне мир оказывается гораздо продуманней, богаче оттенками, художественней, знание — сильнее. Бор увидел модель атома во сне. Пока еще открываются эти врата, чистая техника, обыкновенная рутина не могут окончательно возобладать.

Для искусства есть два пути, которые выводят из абстракции. Оно может погрузиться в ночь и в поток ночных образов, как это делали романтики, как делал Новалис. Сегодня пример такого рода дает Бекман. [124] Бекман Макс (1884–1950) — немецкий живописец и график. Учился в Художественной школе в Веймаре, а также в Париже и Женеве (1903–1904). С 1937 г. жил в эмиграции. Был близок к экспрессионизму, хотя и с претензией на реализм. Или же оно может нащупать сновидческие элементы в дневной действительности, тонкие оттенки тьмы, разбросанные среди света. Это более дерзкая попытка. Чудесное улавливается не в прошлом и не в утопиях, а в действительности.

Эксперименты, которыми на наших глазах занимается искусство, в конечном счете, по-видимому, направлены на то, чтобы нащупать новое, стабильное соотношение между сознательным и бессознательным.

Чтение: трехтомное сочинение Густава Германа Клетке «Африка», собрание рассказов о путешествиях. В нем есть хорошие замечания об исламе.

«Когда Барт в числе других европейских институтов рассказал шейху о том, что у христиан принято страховать свое имущество на море и на суше, включая даже будущий урожай да и собственную жизнь, тот не мог не согласиться, что для земных забот это умная мера предосторожности. Но как верующий мусульманин он высказал мнение, что такой путь ставит под угрозу спасение души в ином мире».

Продолжал Ривароля. Порой у меня возникает такое впечатление, что все беды нашего времени начались с казни Людовика XVI. Такое можно часто обнаружить в истории: публичная жертва, которая, словно выступив из часов судьбы, выводит за собой остальную вереницу. Так смерть графа Гельфенштейна предшествовала крестьянской войне, принесшей Германии ужасные бедствия, и так убийство габсбургской четы повлекло за собой Первую мировую войну. В нашем мрачном мире такая кровь подобна жертвенному возлиянию, на которое жадно слетается сонм духов мщения.

1789 год представляет собой один из главных поворотных пунктов. Будущие археологи могут обозначить его как конец «Среднего царства». Что скажет по этому поводу великая бухгалтерия? Не окажется ли в конце концов, что рост свободы отмечен для французов в графе убытков. Даже немецкий национализм времен Освободительных войн формировался по тем же моделям, по которым впоследствии развивалась русская революция. Ростки большевизма поднялись, оплетая ствол якобинства, опираясь на него как опосредованно через Гегеля, так и непосредственно. Один из их военных кораблей называется «Марат». Никто бы и не подумал, что этот кровопийца может оказаться в почете не только в узких анархистских кругах. Но нас ждут еще другие сюрпризы.