Эжен Сю - Парижские тайны. Том II

— Вот диковина!

— У него был до того хмурый вид и вместе с тем такой жалкий, что я не решился ничего сказать и вышел из его кабинета с таким видом, как будто ничего не случилось.

— А со мной дня четыре тому назад вот что было: я сидел в рабочем кабинете старшего письмоводителя; и тут приходит какой-то клиент, за ним второй, потом третий, всех их пригласил к такому-то часу патрон. Они долго ждут, затем теряют терпение; по их просьбе я стучу в дверь, ведущую в кабинет нотариуса; никто не отвечает, тогда я толкаю дверь и вхожу…

— Ну и что же?

— Господин Ферран скрестил руки на письменном столе и положил на них свою плешивую голову, зрелище, надо сказать, было малопривлекательное… и в такой позе он сидел не двигаясь.

— Спал, что ли?

— Я тоже так подумал. Подошел к нему поближе и сказал: «Сударь, там собрались клиенты, которым вы велели прийти…» Он даже не пошевелился. «Сударь!..» — говорю я опять. Никакого ответа. Тогда я легонько тронул его за плечо, а он как выпрямится, словно его бес укусил! При этом его большие зеленые очки съехали на самый кончик носа, и я увидел… Вы мне ни за что не поверите…

— Так что ты все-таки увидел?

— Слезы у него на глазах…

— Шутишь?!

— Ну, тут ты, брат, перехватил!

— Это наш патрон плакал? Ни в жизнь не поверю!

— Если он когда и заплачет… то лишь тогда, когда рак свистнет!

— Или когда куры вместо обычных яиц начнут золотые нести!

— Та-та-та! Можете и дальше чепуху болтать, а только я все своими глазами видел.

— Патрон плакал?

— Говорят вам, плакал! А потом он пришел в ярость оттого, что я его в таком состоянии застукал; он торопливо поправил свои очки и как завопит: «Ступайте!.. Ступайте!..» — «Однако, сударь…» — «Ступайте вон!..» — «Сударь, там собрались клиенты, вы их сами на этот час пригласили и…» — «Нет у меня времени, пусть они убираются ко всем чертям, да и вы вместе с ними!» И тут он вскочил с таким угрожающим видом, будто собирался вытолкать меня за дверь: я дольше ждать не стал, выскользнул из кабинета и отправил всех клиентов восвояси, вид у них при этом был весьма недовольный, ну это понятно… но, желая спасти честь нашей конторы, я сказал им, что патрон заболел, что у него… коклюш.

Эту занимательную беседу служащих нотариальной конторы прервало появление старшего письмоводителя; он вошел запыхавшись, его встретили приветственными возгласами, и все взгляды мигом обратились на холодную индюшку; в этих взглядах явно читались нетерпение и алчность.

— Не в обиду будь вам сказано, ваша милость, но вы заставляете чертовски долго вас ждать, — заявил Шаламель.

— Берегитесь! — поддержал его еще кто-то. — В следующий раз… наш аппетит не будет столь послушным!

— Ах, господа, моей вины тут нет… Я волновался и злился не меньше вашего… Но даю вам честное слово: наш патрон свихнулся!

— Ну, а я вам что говорил!

— Но позавтракать-то нам это не помешает?!

— Скорее, напротив!

— Мы и с полным ртом поговорить сумеем.

— Даже еще сподручнее будет говорить! — закричал рассыльный.

А Шаламель, старательно разрезавший индюшку, сказал старшему письмоводителю:

— С чего вы взяли, что наш патрон тронулся?

— Мы и сами подумали, что он малость не в себе, когда он положил нам по сорок су на завтрак… ежедневно.

— Признаюсь, что это меня удивило так же, как и вас, господа. Но то была мелочь, сущая мелочь по сравнению с тем, что только сейчас произошло.

— А что такое стряслось?

— Неужели наш злосчастный патрон дойдет до такого сумасбродства, что будет отправлять нас обедать в ресторан «Синий циферблат»?

— А потом мы за его счет станем ходить в театр?

— А после театра в кофейню, чтобы скоротать вечерок за кружкой пунша?

— А потом…

— Господа, можете потешаться сколько вам угодно, но сцена, при которой я только что присутствовал, вовсе не располагает к шуткам, она скорее вселяет страх.

— Понятно. Расскажите нам поподробнее об этой сцене.

— Да, вот именно, — вмешался Шаламель, — не приступайте покамест к завтраку, потому что мы все обратились в слух.

— Кажется, не только в слух, но позволительно сказать — и в челюсти, дети мои! Я понимаю, куда вы клоните: пока я стану рассказывать, вы будете работать челюстями… и покончите с индюшкой раньше, чем я с моей историей. Терпение, оставим мою историю на десерт.

Голод ли пришпоривал молодых писцов или любопытство, сказать не беремся; но они с такой быстротой занялись гастрономической операцией, что старший письмоводитель смог приступить к своему повествованию почти тотчас же.

Боясь, как бы нотариус не застал их врасплох, в соседней комнате поставили на часах рассыльного, на долю которого щедро выделили скелет и лапы индюшки.

Вот что рассказал старший письмоводитель своим сотоварищам:

— Прежде всего… вам следует знать, что привратника уже несколько дней сильно тревожило состояние здоровья нашего патрона: привратник, как известно, ложится спать поздно, и вот он несколько раз замечал, что господин Ферран среди ночи выходит в сад, невзирая на холод и дождь, и прохаживается там большими шагами. Однажды привратник осмелел, вышел из швейцарской и спросил у нотариуса, не нужно ли ему чего. Патрон велел ему отправляться спать таким тоном, что с тех пор привратник сидел смирно, что он и делает всякий раз, когда Жак Ферран выходит ночью в сад, а происходит это чуть ли не каждый день, причем поступает он так в любую погоду.

— А может быть, наш патрон просто лунатик?

— Это маловероятно… Но такого рода ночные прогулки говорят о его сильном волнении… Теперь перехожу к моей истории… Перед тем как идти к вам, я на минуту заглянул в кабинет патрона, чтобы дать ему на подпись несколько бумаг… Взявшись за дверную ручку, я смутно услышал какой-то разговор. Я остановился перед дверью… и различил два или три глухих возгласа… они походили скорее на приглушенные стоны. С минуту я поколебался, а потом вошел в кабинет… Дело в том, что я боялся, не произошло ли какое-нибудь несчастье… Итак, я открыл дверь…

— И что?

— Что я увидел? Патрон стоял на коленях… прямо на полу…

— На коленях?

— Прямо на полу?

— Вот именно… Он стоял на коленях прямо на полу… Голову он закрыл руками… а локтями уперся в сиденье стоявшего в углу старого кресла…

— Так все же проще простого… Какие мы дураки! Он ведь известный ханжа, вот и решил лишний раз помолиться.

— Ну, коли так, то это была весьма странная молитва! Были слышны только сдерживаемые стоны, да еще время от времени он бормотал сквозь зубы: «Боже мой… боже мой… боже мой!..», словно был в полном отчаянии. А потом… вот что самое странное… Судорожным движением он поднес руки к груди, как будто хотел расцарапать ее ногтями, при этом рубашка его распахнулась, и я отчетливо увидел на его волосатой груди небольшой красный бумажник, он висел у него на шее… на стальной цепочке…