Эжен Сю - Парижские тайны. Том II

— Отлично, прекрасно! — воскликнул умиленный аббат.

— Господин аббат, — сказал Жак Ферран сдержанным и глухим голосом, — я не хочу злоупотреблять вашим драгоценным временем, не будем больше говорить обо мне, умоляю вас, поговорим о проекте, из-за которого я пригласил вас сюда, с тем чтобы испросить ваше благосклонное содействие.

— Я вижу, что похвалы друга оскорбляют вашу скромность, займемся же вашими новыми благочестивыми планами, не будем говорить о том, что исходят они от вас; но прежде всего поговорим о порученном мне деле. Согласно вашему желанию я внес на свое имя во Французский банк сто тысяч экю, предназначенных для возврата долга, через ваше посредничество все это должен был сделать я. Вы предпочли, чтоб этот взнос не оставался у вас, хотя, как мне кажется, у вас он был бы в такой же надежной сохранности, как и в банке.

— Да, господин аббат, об этом меня просил неизвестный должник, он поступает так ради спокойствия своей совести. Согласно его желанию, я должен был вручить эту сумму вам и просить вас передать ее вдове де Фермон, урожденной де Ренвиль (голос нотариуса слегка задрожал, произнося эти слова), когда эта дама придет к вам и предъявит удостоверение личности.

— Я исполню ваше поручение, — сказал аббат.

— Но это еще не все, господин аббат.

— Тем лучше, если другие поручения будут подобны этому, потому что, какова бы ни была причина, побудившая человека поступить так, меня всегда трогает добровольная уплата долга; это возвышенное решение, продиктованное только совестью, которое выполняется честно и добровольно, от всей души, всегда служит свидетельством искреннего раскаянья, а не бесплодного искупления.

— Господин аббат, ведь сто тысяч экю, возвращенные сразу, редкостный случай? Не так ли? Меня больше вас мучило любопытство, но оно было бессильно перед непоколебимой скромностью Жака. Я и поныне не знаю имени честного человека, совершившего этот благородный возврат денежных средств.

— Кто бы он ни был, — произнес аббат, — я убежден, что он питает исключительное уважение к Феррану.

— Этого честного человека, — господин аббат, действительно я глубоко уважаю, — ответил нотариус с плохо скрываемой горечью.

— И это еще не все, господин аббат, — возразил Полидори, многозначительно глядя на Жака Феррана, — вы увидите, до какой степени великодушия дошел этот неизвестный должник, и, откровенно говоря, я сильно подозреваю, что наш друг немало способствовал пробуждению совести у этого человека и нашел способ ее успокоить.

— Каким образом? — спросил аббат.

— Что вы хотите этим сказать? — добавил нотариус.

— А славная и честная семья Морель?

— Ах да… действительно, я забыл, — глухим голосом произнес Жак Ферран.

— Представьте себе, — продолжал Полидори, — что этот должник, несомненно по совету Жака, не удовольствовался тем, что возвратил значительную сумму, а хочет еще… Но пусть говорит наш уважаемый друг… я не желаю лишать его удовольствия.

— Я вас слушаю, мой дорогой Ферран, — сказал священник.

— Вам известно, — начал Жак с лицемерным раскаяньем, постоянно прерываемым невольным возмущением той ролью, которую ему навязали; это возмущение проявлялось в том, что голос его искажался и он колебался перед тем, как произнести то или иное слово. — Вы знаете, господин аббат, что скверное поведение Луизы Морель… было таким тяжелым ударом для ее отца, что он сошел с ума. Большая семья этого ремесленника чуть не умерла с голода, лишившись единственного кормильца. К счастью, провиденье пришло к нему на помощь, и… лицо, пожелавшее возвратить долг, чьим посредником вы согласились быть, сочло, что не в полной мере искупило большое злоупотребление доверием. Этот человек спросил у меня, не знаю ли я достойной семьи, нуждающейся в помощи. Я должен был сообщить этому щедрому человеку о семье Морель; тогда, вручив мне необходимую сумму, меня попросили тотчас передать деньги вам, с тем чтобы вы оформили ренту в две тысячи франков на имя Мореля, которая может быть перечислена его жене и детям.

— Но, по правде говоря, — сказал аббат, — всецело принимая эту новую, несомненно, благородную миссию, я удивлен, почему вы сами не пожелали ее исполнить.

— Неизвестное лицо полагает, и я разделяю его мнение, что добрые дела обретут дополнительную добродетель, будут, так сказать, освящены… если их исполнит человек такой благочестивый, как вы.

— На это я ничего не могу ответить, я оформлю ренту в две тысячи франков на имя Мореля, достойного и несчастного отца Луизы. Но я так же, как и ваш друг, считаю, что этот новый акт искупления был совершен не без вашего влияния.

— Я только указал на семью Мореля… ничего больше, прошу мне верить, — ответил Жак Ферран.

— А теперь, — заговорил Полидори, — вы узнаете, господин аббат, какой высоты филантропии достиг мой добрый Жак, затеяв благотворительное заведение, о котором мы с вами уже говорили; он прочтет нам окончательно разработанный план; деньги для создания фонда находятся здесь, в его классе; но вот вчера у него вдруг возникло сомнение; если он не осмелится вам об этом сообщить, то это сделаю я.

— Не надо, — возразил Жак Ферран, который иногда предпочитал оглушить себя собственной речью, нежели быть вынужденным молчать и выслушивать иронические похвалы своего сообщника. — Вот в чем дело, господин аббат. Я подумал… что проявлю более христианское… смирение, если банк… будет основан не под моим именем.

— Но такое смирение чрезмерно, — воскликнул аббат. — Вы можете и должны законно гордиться основанием благотворительного фонда; ваше право, почти обязанность — связать его с вашим именем.

— Тем не менее я предпочитаю, господин аббат, держать имя основателя в тайне, я так решил… и рассчитываю на вашу доброту, надеясь, что вы, не называя моего имени, выполните последние формальности и выберете младших служащих для нашего учреждения. Я сохраняю за собой только право назначить директора и привратника.

— Если б даже для меня не было настоящим удовольствием содействовать вашему делу, это все-таки мой долг. Итак, я согласен.

— А сейчас, господин аббат, если вы пожелаете, мой друг прочтет вам план, который окончательно утвердил…

— Поскольку вы столь любезны, мой друг, — с горечью произнес Ферран, — читайте сами… Избавьте меня от этого неприятного труда… прошу вас.

— Нет, нет, — возразил Полидори, взглянув на нотариуса с сарказмом, который тот сразу заметил. — Для меня будет истинным удовольствием услышать из твоих уст выражение благородных чувств, побудивших тебя основать филантропический фонд.

— Ладно, буду читать я, — резко ответил нотариус, взяв с письменного стола какую-то бумагу.