Эжен Сю - Парижские тайны. Том II

Сычиха, которая при падении содрала кожу с пальцев, торопливо подняла браслет, что не укрылось от проницательного взгляда Хромули; потом она встала на ноги и вне себя от ярости набросилась на хромого мальчишку, который подошел к ней и лицемерно спросил:

— Ах, господи боже! У вас что, нога подвернулась?

Ничего не ответив Хромуле, Сычиха схватила его за волосы, нагнулась к его лицу и изо всех сил укусила мальчика в щеку; кровь так и брызнула из-под зубов.

Странное дело! Несмотря на свой злобный нрав, несмотря на то, что Хромуля почувствовал ужасную боль, он не издал ни крика, ни жалобы…

Он только вытер кровь с лица и сказал, принужденно смеясь:

— Я предпочел бы, чтоб в следующий раз вы меня так крепко не целовали, Сычиха…

— Злой мальчишка, макака ты этакая, зачем ты нарочно наступил на подол моего платья?.. Хотел, чтоб я упала?

— Я? Да что вы такое говорите?.. Клянусь, что я это сделал не нарочно, любезная моя Сычиха. Разве когда-нибудь ваш Хромуля хотел причинить вам боль?.. Он вас слишком для этого любит; вы можете его, сколько хотите, колотить, грубо с ним обходиться, кусать его, все равно он привязан к вам, как щенок привязан к своему хозяину, — сказал мальчишка вкрадчивым и медовым голоском.

Обманутая притворством Хромули, Сычиха поверила в его слова и ответила:

— В добрый час! Коли я тебя напрасно укусила, это зачтется тебе в другой раз, когда ты того заслужишь, маленький разбойник… Ну ладно, да здравствует радость!.. Нынче я зла не помню… Где твой папаша, этот плут?

— Он дома… Хотите, чтобы я за ним пошел?..

— Не надо. Марсиали уже пожаловали?

— Пока еще нет…

— Стало быть, у меня есть времечко заглянуть к Чертушке; мне нужно с ним поговорить, с этим безглазым стариком…

— Вы спуститесь в подвал к Грамотею? — спросил Хромуля, с трудом скрывая охватившую его дьявольскую радость.

— А тебе-то что до этого?

— Мне?

— Да, тебе. Ты меня спросил об этом с каким-то странным видом.

— Потому что я думаю об одной довольно странной вещи.

— Это еще о какой?

— Думаю, что хорошо бы вам принести ему колоду карт для развлечения, — ответил Хромуля с усмешкой, — это его малость развеселит… А то что у него за игры? Его только крысы кусают! Игра-то, может, и беспроигрышная, да под конец, должно, надоедает.

Сычиха громко расхохоталась этой жестокой шутке и сказала хромому мальчишке:

— Я тебя люблю как мать, макака ты этакая!.. Не знаю ни одного мальчишки более испорченного, чем ты… Ступай и принеси свечу, посветишь мне, когда я буду спускаться в подвал к Громилушке… и дверь там отворить поможешь… Ты ведь знаешь, что одной мне не под силу с ней управиться?

— Нет, дудки! Там, в подвале, слишком темно, — сказал Хромуля, отрицательно покачав головой.

— Что? Что? Ты злой как бес — и трусишь? Хотела бы я на это поглядеть… ступай, да побыстрее, и скажи отцу, что я скоро буду… что я на минуту зашла к Чертушке… потолковать об оглашении к нашей свадьбе… Эхе-хе, — пробормотала чудовищная старуха, осклабясь, — слушай-ка, да поторопись же, ты будешь у нас дружкой на свадьбе и, коли станешь хорошо себя вести, получишь мою подвязку…

Хромуля с недовольным видом отправился за свечой.

Ожидая его, Сычиха, все еще опьяненная успешной кражей, засунула правую руку в свою соломенную сумку и стала перебирать лежавшие там драгоценности.

Она и хотела-то спуститься в подвал к Грамотею, чтобы на время припрятать там свое сокровище, а вовсе не для того, чтобы, по обыкновению, насладиться муками своей очередной жертвы..

Мы вскоре расскажем читателю, почему с согласия Краснорукого Сычиха водворила Грамотея в тот самый подвал, куда в свое время этот злодей затолкал Родольфа.

Хромуля с подсвечником в руке появился на пороге кабачка.

Сычиха вошла вслед за ним в низкую комнату, где находился широкий люк с двумя дверцами, нам уже знакомый.

Сын Краснорукого заслонял огонек свечи ладонью; он шел перед старухой и начал медленно спускаться по каменной, очень крутой лестнице; ее нижняя ступенька почти упиралась в толстую дверь, ведущую в подвал, который чуть было не сделался могилой Родольфа.

Дойдя до нижней ступеньки, Хромуля притворился, будто он не решается идти дальше вместе с Сычихой.

— Ну чего ты, скверный копуша!.. Ступай вперед, — потребовала старуха, обратившись к нему.

— Черт побери!.. Тут такая темень… а потом вы так торопитесь, Сычиха. Знаете, что я вам скажу?.. Послушайте, я, пожалуй, лучше вернусь наверх… держите-ка подсвечник.

— А как я управлюсь с дверью, болван?! Я ведь одна, без твоей помощи, не смогу отворить дверь в подвал! Ступай, ступай вперед.

— Нет… мне чересчур страшно.

— Смотри-ка, я за тебя сейчас примусь… берегись!..

— Ну, коли вы еще и грозитесь, я пошел наверх…

И Хромуля сделал несколько шагов назад.

— Ну ладно! Слушай… будь молодцом, — снова заговорила Сычиха, подавив гнев, — и я тебе кое-что подарю…

— В добрый час! — отозвался Хромуля, снова спускаясь вниз. — Коли вы будете говорить со мной в таком тоне, вы можете из меня хоть веревки вить, мамаша Сычиха.

— Спускайся, спускайся побыстрее, я очень спешу…

— Идет! Только вы мне пообещайте, что позволите малость подразнить Грамотея.

— В другой раз… нынче у меня времени нет.

— Да недолго, чуть-чуть; дайте мне его только немного побесить…

— Говорю тебе: в другой раз… Я ведь сказала тебе, что сегодня мне недосуг, я наверх спешу.

— А зачем тогда вам открывать дверь в его покои?

— Это тебя не касается. Ну что, скоро ты там? Может, Марсиали уже собрались в кабачке, а мне с ними потолковать надобно… Будь же славным мальчиком, и ты не пожалеешь… иди сюда.

— Знаете, видать, я вас сильно люблю, Сычиха… вы со мной делаете все, что хотите, — сказал Хромуля, медленно приближаясь к старухе.

Тусклый, колеблющийся свет горевшей в подсвечнике свечи слабо освещал темный коридор, черная тень отвратительного мальчишки вырисовывалась на позеленевшей от сырости, потрескавшейся стене.

В конце этого прохода сквозь полутьму можно было различить низкий выщербленный свод, ведущий в подвал, и толстую дверь на ржавых железных петлях; из окружающей тьмы ярким пятном выступали белый чепец и красная клетчатая шаль Сычихи.

После долгих усилий старухи и хромого мальчишки дверь, скрипя на ржавых петлях, отворилась.

Облако сырого пара вырвалось из этой мрачной пещеры, мрачной, как ночь.

Подсвечник, стоявший на земле, отбрасывал блики на первые ступеньки каменной лестницы, ведущей в подвал, ее последние ступеньки полностью терялись во мраке.

Громкий вопль, вернее, дикий рев донесся из глубины подвала.

— Ах! Вот и Чертушка здоровается со своей мамашей, — со злобной иронией прохрипела Сычиха.