Томас Хьюз - Школьные годы Тома Брауна

Паромная переправа в Кайл Ри, современный вид

Так он и лежал, воплощение непринуждённой, праздной и не заботящейся о завтрашнем дне молодой Англии, и, по его собственному выражению, «расширял свой кругозор» путём прочтения еженедельника двухнедельной давности, испачканного табачным пеплом и круглыми отметинами от стаканов с пуншем. Это наследство, оставшееся от последнего путешественника, он обнаружил в кухне маленькой гостиницы и, будучи молодым человеком общительного склада, тут же начал делиться его содержанием с рыбаками.

— Какой шум они поднимают из-за этих несчастных хлебных законов! [172] Note172 Хлебные законы (Corn-laws) действовали в 1815–1846 гг. Они предусматривали высокие пошлины на ввоз зерна в Великобританию с целью защитить британских фермеров и землевладельцев от конкуренции со стороны дешёвого импортного зерна. В результате бурных политических дебатов между тори, сторонниками хлебных законов, и вигами, которые выступали за свободную торговлю, они были отменены. Три, не то четыре колонки сплошных скользящих шкал и постоянных тарифов. Чёрт бы побрал этот табак, вечно он кончается… А вот кое-что поинтересней: великолепный матч Кент — Англия, Браун! Кент опередил соперников на три викета. Феликс сделал пятьдесят шесть пробежек, и его так и не вывели из игры!

Том, сосредоточившийся на рыбе, которая клевала уже дважды, ответил лишь невнятным хмыканьем.

— Есть что-нибудь о Гудвуде? [173] Note173 Гудвуд (Goodwood) — поместье, принадлежащее герцогам Ричмондам (Dukes of Richmond), которое находится в Западном Суссексе (West Sussex), Англия. На территории поместья с давних пор проводятся скачки, которые входят в число основных событий светской жизни Соединённого Королевства. В ХХ веке там также стали проводиться авто- и мотогонки. — крикнул третий из их компании.

— Рори-о-Мор уже вытянут. [174] Note174 Рори-о-Мор уже вытянут — очевидно, на скачках в Гудвуде тоже проводилась лотерея. Рори-о-Мор (Rory O’More) — ирландский борец против английского владычества (XIV век), здесь — кличка лошади. Жеребец Мотылёк не побежит, — крикнул в ответ студент.

— Вот оно, моё везенье, — проворчал спрашивавший, выдёргивая свою наживку из воды и снова забрасывая с тяжёлым глухим плеском, который спугнул рыбу Тома.

— Слушай, ты не можешь забрасывать потише? Мы же тут не дельфинов ловим, — крикнул ему Том через ручей.

— Эй, Браун! Тут и для тебя кое-что есть, — крикнул читавший в следующее мгновение. — Твой старый директор, Арнольд из Рагби, умер.

Рука Тома остановилась на половине броска, и леска вместе с наживкой, всё больше и больше запутываясь, стала наматываться на удилище. В тот момент его можно было сбить с ног прикосновением пёрышка. К счастью, товарищи не обращали на него никакого внимания, и, сделав над собой усилие, он стал механически распутывать свою леску. Он чувствовал, что в моральном и интеллектуальном плане у него выбили почву из-под ног, как будто он потерял точку опоры в незримом мире. Кроме того, его глубокая преданность и любовь к своему старому руководителю делала потрясение ещё больнее. Это была первая большая потеря в его жизни, первая брешь, которую ангел смерти проделал в его кругу, и он чувствовал себя беспомощным, сломленным и опустошённым. Ну что ж, возможно, это было и к лучшему. Его, как и многих других в подобных обстоятельствах, такая потеря научила тому, что для человеческой души не может служить опорой другой человек, каким бы хорошим, сильным и мудрым он ни был; и что Тот Единственный, на кого мы можем опереться, отнимает у нас все другие опоры по-своему мудро и милосердно до тех пор, пока не останется ничего, кроме Него Самого, Скалы Веков, единственной твёрдой опоры для любой души человеческой.

Пока он устало трудился, распутывая леску, ему пришло в голову, что, может быть, это просто враньё, обычная газетная утка, — и он подошёл к распростёртому на вереске курильщику.

— Дай посмотреть газету, — сказал он.

— Там больше ничего нет, — ответил тот, безразлично протягивая ему её. — Эй, Браун! Что с тобой, старина? Тебе нехорошо?

— Где это? — сказал Том, листая страницы дрожащими руками. Всё плыло у него перед глазами, читать он не мог.

— Что? Что ты ищешь? — спросил его приятель, вскакивая на ноги и заглядывая ему через плечо.

— То, про Арнольда, — сказал Том.

— Вот здесь, — сказал тот, показывая пальцем абзац. Том перечитал его несколько раз. Сообщение было кратким, но ошибки быть не могло.

— Спасибо, — сказал он, бросая газету. — Я пойду пройдусь. Вы с Гербертом не ждите меня ужинать.

И он пошёл через вересковую пустошь, которая начиналась сразу за домом. Ему хотелось побыть одному и справиться с горем в одиночестве, если это возможно.

Его друг смотрел ему вслед удивлённо и сочувственно и, выбив из трубки золу, пошёл к Герберту. Перекинувшись несколькими словами, они направились к дому.

— Боюсь, эта чёртова газета испортила Брауну всё путешествие.

— Странно, что он так привязан к своему бывшему директору, — сказал Герберт.

При этом оба они закончили публичные школы.

Несмотря на слова Тома, они подождали его с ужином, и, когда через полчаса он появился, всё было готово. Но он не мог поддерживать их весёлый разговор, и вскоре компания погрузилась в молчание, несмотря на усилия всех троих. Том решил для себя только одно — что больше оставаться в Шотландии он не может. Его неудержимо влекло сначала в Рагби, а потом домой, и вскоре он сообщил о своём решении остальным. У них хватило такта не возражать.

По дороге в город он чувствовал странное смущение; ему не хотелось, чтобы его видели, и он пробирался закоулками, — почему, он и сам не знал, но делал так, как подсказывал ему инстинкт. У школьных ворот он остановился, как будто на что-то налетел: во внутреннем дворе не было ни души, всё было пустынно, тихо и печально. Сделав над собой ещё одно усилие, он прошёл через двор в служебные помещения Школьного корпуса.

Маленькая заведующая хозяйством в глубоком трауре была у себя. Он пожал ей руку, попытался завязать разговор, но вместо этого стал нервно ходить по комнате. Очевидно, оба они думали об одном и том же, но он никак не мог заставить себя заговорить об этом.

— Где можно найти Томаса? — сказал он в отчаянии, наконец.

— Думаю, в столовой для слуг, сэр. А вы разве ничего не съедите? — разочарованно спросила она.