НОРМАН МЕЙЛЕР - ЛЕСНОЙ ЗАМОК

Мысли Алоиса в этот день и час и впрямь оказались весьма любопытными. Он решил, что единственным способом экзекуции, достойным его преданного пса, должен стать удар ножом прямо в сердце. Яд он забраковал сразу: предательский способ умерщвления (хуже, чем выстрел из пистолета или двустволки) и, не исключено, обрекающий жертву на многочасовые муки. Алоис не знал, есть ли у человека душа (да и наплевать ему было на это), но насчет собак у него не оставалось ни малейших сомнений. У собак есть душа, и ее следует уважать. Непозволительно напугать ее выстрелом, разносящим череп и мозг; нет, только точный удар ножом, сильный и хирургически чистый; сильный, как само сердце пса в тот миг, когда душа отделяется от тела.

Алоис неотрывно думал об этом, шагая по лесу и вновь и вновь замедляя шаг, чтобы от него не отстал еле ковыляющий старый пес; и вот наконец Лютер сел, отказываясь идти дальше, и внимательным долгим взглядом посмотрел хозяину в глаза. Я мог бы поклясться, что, умей пес говорить, он сказал бы: «Я знаю, что ты собираешься меня убить, не зря же я всю жизнь боялся тебя. И по-прежнему боюсь, но все равно больше не сделаю ни шага. Разве ты не видишь, что я теряю последнее достоинство, по мере того как ты заводишь меня все дальше и дальше в чащу? Я не могу не опорожнять на ходу кишечник и не хочу перебирать ногами, испачканными в дерьме, вот я и остановился, вот я и сел, а ты, если хочешь, можешь взвалить меня на плечи и потащить дальше».

Алоис с шумом высморкался. Он видел, что пес больше не стронется с места. Но они еще не дошли туда, где он заранее вознамерился осуществить задуманное. Метрах в восьмистах дальше имелся овраг, куда он собирался столкнуть мертвое тело, чтобы затем присыпать его землей и листьями, положить поверх листьев ветви и накрыть всю могилу каким-нибудь сухим хворостом. При необходимости он собирался привалить хворост еще и камнями.

Таков был план Алоиса. Он продумал его во всех деталях. Ему нравилось устройство такого захоронения: так будет куда лучше, чем просто закопать тело в землю, как будто его пес — клубень семенного картофеля! — но сейчас он понимал, что Лютер дальше не пойдет. И он, Алоис, к изрядному собственному сожалению, уже не настолько силен, чтобы протащить его на себе эти треклятые восемьсот метров. Следовательно, все должно произойти прямо здесь. А потом ему предстоит вернуться домой, взять лопату и тачку и вырыть могилу там, где они сейчас находятся. Что ж, это тоже красивое и вполне подходящее место: лужайка, окруженная деревьями и кустарником; здесь значит здесь. Бедный Лютер.

Так что Алоис опрокинул сидящего пса на спину, приласкал его, заглянул ему в глаза, помутневшие в эти последние мгновения столь же однозначно и безнадежно, как у человека, видящею, что у него прямо из живота вываливаются кишки; да и вся его морда стала похожа на грустное, бесконечно грустное человеческое лицо; и Алоис расстегнул чехол охотничьего ножа, достал внушительное оружие, приставил острием в арку меж ребрами на животе у Лютера и засадил по самую рукоять. Морда пса скривилась, он сильно захрипел, и Алоис отреагировал на этот хрип весьма болезненно. Потому что хрип оказался слишком похож на человеческий.

Морда пса в считанные мгновения прошла через целую череду страдальческих гримас. И наконец приняла окончательное выражение — то самое, в котором пребудет до тех пор, пока труп не начнет разлагаться. Лютер выглядел сейчас молодым и сильным псом, даже всегдашнее достоинство к нему каким-то неизъяснимым образом вернулось; как будто он на самом деле всегда был куда красивее, чем считали люди, и мог бы стать бесстрашным и непобедимым бойцом — не сейчас, а в былые дни, если бы от него такое потребовалось, да, вид у него сейчас был бойцовский; он принял образ поверженного воина.

Алоис решил, что все прошло даже лучше, чем он надеялся. Собственная деловая хватка пришлась ему по вкусу; он сделал правильный выбор; но тем не менее быстрая смена гримас околевающего пса изрядно озадачила его и даже в каком-то смысле устрашила.

Алоису оставалось прожить еще шесть с половиной- лет, но в этот день в лесу он, очутившись на развилке, ступил на смертную дорожку. Впоследствии он не раз задумывался о том, в плюс ему следует поставить или в минус тот факт, что он предпочел избавиться от Лютера собственноручно да и закопал его тоже сам.

Пока они с Лютером гуляли по лесу, пес прилег наземь отдохнуть и мирно издох. Вот что сказал Алоис жене и детям. Клара единственная из всех заподозрила, что на самом деле произошло нечто иное. Потому что тою же ночью, часиков через шесть после смерти пса, Алоис самозабвенно овладел ею. Давно уже она не получала такого удовольствия.

Когда Алоис отправился в чащу с лопатой и тачкой похоронить пса, его изрядно покусали лесные насекомые. Кларе пришлось повозиться, смачивая слюной укушенные места и выбирая жала из ранок. К тому времени как она с этим управилась, и муж, и жена созрели для немедленного соития. И хотя Кларе было не с чем сравнивать, она подумала, что вряд ли еще хоть один мужик в том же возрасте (Алоису оставался всего годок до шестидесяти) сумел бы в такой мере ублажить женушку. Ее муж, ее Дядюшка Алоис, был мужчиной что надо!

Так с тех пор и пошло. Несколько ночей подряд Алоис переживал то, что следовало бы назвать напыщенным словом «метаморфоза». Он любил жену. Такое в браке бывает — и по необходимости часто. То есть часто возникает подобная необходимость. Потому что мужья и жены, проводя вместе много времени, поневоле делают друг дружке всяческие пакости. Порой только ради этого они и сочетаются браком. Как объясняет Маэстро, человеку нужен кто-нибудь под рукой, чтобы было кого ударить под настроение.

Однако даже самым катастрофическим бракам присуща своеобразная магия. Яростные обвинения, с которыми хочется обрушиться на весь мир (но ты не решаешься), проходят критическую проверку в ссорах с женой (мужем). Все эти испражнения души и разума! В браке их постоянно вываливают друг на друга, а это субъективно куда более приемлемая практика, нежели держать все в себе, пока не лопнешь.

Следовательно, супружество — вполне жизнеспособный институт, особенно для людей, которых можно назвать чудовищами. Разумеется, подходит этот институт и многим мужчинам и женщинам, которых следовало бы определить как посредственности (или чуть выше среднего уровня), вроде Клары с Алоисом. И то и дело речь может заходить о любви. Понятно, что такой переход к любви от ненависти почти никогда не бывает окончательным, но, пока он длится, в затхлом помещении брака гуляет живительный ветерок.

Так что мы пристально следим за подобными переменами в жизни женатых людей. И умеем пользоваться свежими дуновениями во спасение (временное) самых никудышных супружеских союзов, если это, конечно, отвечает нашим планам.