Джейн Остин - Гордость и гордыня

Если бы Элизабет выводила свои заключения, наблюдая лишь собственную семью, она не смогла бы нарисовать приятную картину супружеского счастья и мирной домашней жизни. Ее отец, плененный юностью и красотой, а также мягкостью характера, которая словно бы всегда сопутствует юности и красоте, связал себя узами брака с женщиной, чья глуповатость и необразованность почти в самом начале брака убили в нем истинную любовь. Уважение, почитание и доверие исчезли навсегда, и все его понятия о семейном счастье были обмануты. Однако мистер Беннет не был склонен искать лекарства от разочарования, навлеченного на себя собственным легкомыслием, в тех удовольствиях, в которых люди слишком часто обретают утешение от последствий собственного легкомыслия или порока. Он любил сельскую жизнь и книги — они-то и служили ему главным источником его развлечений. Что до жены, то в этом смысле он был обязан ей лишь в той мере, в какой ее невежество и глупости его забавляли. Совсем не то счастье, каким обычно муж хочет быть обязанным жене. Но, когда иных развлечений нет, истинный философ довольствуется теми, какие ему остаются.

Элизабет, однако, никогда не была слепа к предосудительности поведения ее отца как мужа. Оно всегда причиняло ей боль; но она уважала его ум и образованность, с ней он был неизменно ласков, и из благодарности она старалась не думать о том, чего не могла не замечать, и изгоняла из своих мыслей постоянное нарушение декорума и правил приличия в отношениях с женой, которое, когда он выставлял ее в смешном виде перед их собственными дочерьми, заслуживало всяческого неодобрения. Однако никогда прежде ей не приходилось с такой силой чувствовать тягостность положения детей при столь необычном браке, и, пожалуй, впервые ей стало ясно, сколько зла причинял ее отец, столь неразумно распоряжаясь своим умственным превосходством, которое при верном его применении хотя бы удерживало его дочерей от легкомысленности, пусть и не могло пробудить рассудительность в его жене.

Как ни радовалась Элизабет отъезду Уикхема, других причин быть довольной переводом полка у нее не находилось. Званые вечера утратили недавнее веселье, развлечения стали менее разнообразными, а дома мать и Китти без устали сетовали на скуку, ввергая в уныние их домашний круг. И хотя Китти могла со временем обрести некоторый здравый смысл, так как тех, кто толкал ее на всякие безрассудства, теперь рядом не было, младшая сестра, чей характер внушал самые худшие опасения, напротив, должна была укрепиться в безрассудности из-за двойной угрозы — соблазнов морского курорта и близости военного лагеря. Вот так она обнаружила, как не раз обнаруживали и до нее, что событие, которое она нетерпеливо предвкушала, свершившись, не принесло с собой ожидаемого удовлетворения. И возникла необходимость назначить другой срок наступления счастливых дней, обрести иную мечту, чтобы сосредоточить на ней желания и надежды, и, вновь поддавшись радости предвкушения, найти утешение в настоящем и силы для нового разочарования. Теперь ее приятные мысли сосредоточились на путешествии по Озерному краю. Они поддерживали ее в те тягостные часы, на которые ее обрекло дурное настроение материи Китти. Если бы с ней поехала Джейн, ей больше нечего было бы желать.

«Но как удачно, — размышляла она, — что мне есть чего желать! Иначе меня неизбежно подстерегало бы новое разочарование. A если я буду все время сожалеть, что со мной нет сестры, то можно с правом надеяться на исполнение остальных моих желаний. Планы, в которых все сулит радость, всегда несбыточны, и от полного разочарования спасает только какое-то одно».

Уезжая, Лидия снято обещала писать матери и Китти часто и очень подробно, однако письма от нее приходили редко и были очень короткими. B письмах матери она сообщала очень мало, кроме того, что они только что вернулись из библиотеки, куда их проводили такие-то и такие-то офицеры и где она видела великолепные украшения, которые совсем свели ее с ума; что у нее новое платье или новый зонтик, и она описала бы их очень подробно, но ей надо торопиться — ее зовет миссис Фостер, чтобы ехать в лагерь. A из ее писем сестре можно было узнать и того меньше. Хотя они были заметно длиннее, она подчеркивала в них столько слов, что Китти никак не могла дать их прочесть кому-нибудь еще.

Через две-три недели после ее отъезда в Лонгборне мало-помалу опять воцарились здоровье, бодрость и веселость. Все принимало более приятный вид. Возвращались соседи, уезжавшие на зиму в столицу, летние моды и летние развлечения вступали в свои права. Миссис Беннет вновь обрела свою сварливую безмятежность, а к середине июня Китти настолько пришла в себя, что уже могла ходить по улицам Меритона, не обливаясь слезами — счастливейшее предзнаменование, которое внушило Элизабет надежду, что к Рождеству Китти совсем образумится и будет упоминать про офицеров не чаще раза на дню, если только военное министерство злокозненно и жестоко не расквартирует в Меритоне еще какой-нибудь полк.

Время путешествия по северным графствам теперь приближалось очень быстро — оставалось ждать лишь две недели, но тут пришло письмо от миссис Гардинер, сообщавшее, что оно не только откладывается, но и укорачивается. Дела позволят мистеру Гардинеру отправиться в путь только еще через две недели, в июле, причем призовут его назад в Лондон не позже, чем через месяц. Такой срок слишком мал, чтобы они могли побывать так далеко и увидеть так много, как намеревались, — во всяком случае, не наспех, ни в чем себя не ограничивая. Поэтому им придется отказаться от посещения Озерного края и удовольствоваться более коротким путешествием. Теперь они думают не уезжать севернее Дербишира. В этом графстве столько достопримечательностей, что на осмотр уйдет добрая часть трех недель, да и миссис Гардинер особенно влекло туда. Городок, где она прожила несколько лети где им предстояло провести несколько дней, манил ее не менее всех прославленных красот Матлока, Чатсворта, Довдейла и Пика.

Элизабет была безмерно разочарована, она так ждала увидеть озера! И она полагала, что времени вполне хватило бы и на Озерный край. Однако не ей было возражать, обычная ее веселость взяла верх, и вскоре она обрела прежнюю бодрость духа.

Упоминание Дербишира вызвало много мыслей и воспоминаний. Название графства сразу же привело ей на память Пемберли и его владельца. «Но конечно же, — сказала она себе, — я могу безнаказанно проникнуть в его графство и похитить несколько красивых камней без того, чтобы попасться ему на глаза».

Время ожидания теперь удвоилось. До приезда ее дяди и тетушки должен был миновать месяц. Однако он миновал, и мистер Гардинер, его супруга и четверо детей наконец все-таки приехали в Лонгборн. Дети — две девочки, шести и восьми лет, и два их младших братца оставались на попечении милой кузины Джейн, чья спокойная рассудительность и доброта словно предназначали ее заботиться о них, учить их, играть с ними и нежно любить.