Джейн Остин - Гордость и гордыня

Элизабет попыталась разделить веселье своего папеньки, но сумела лишь с трудом улыбнуться. Никогда еще он не избирал для своего остроумия тему, более ей неприятную.

— Неужели тебе не смешно?

— O да, очень. A что он пишет дальше?

— «Когда о вероятности сего брака было вчера вечером сообщено ее милости, она тотчас с обычной своей снисходительностью выразила все, что думала по его поводу, из чего воспоследовало, что по причине неких возражений против родства моей кузины она никогда не даст согласия на подобный, как она выразилась, мерзкий мезальянс. Я счел своей обязанностью незамедлительно поставить мою кузину в известность о сем, дабы она и ее благородный воздыхатель представляли все последствия такого шага и не поторопились связать себя узами, не получившими надлежащего благословения». Кроме того, мистер Коллинз добавляет: «Я истинно возликовал, узнав, что прискорбная ошибка моей кузины Лидии была столь успешно замята, и скорблю лишь о том, что их сожительство до брака получило слишком широкую огласку. Однако мне не должно небречь обязанностями моего сана, и я не могу не объявить, сколь удивлен был, узнав, что вы приняли молодую пару в своем доме, едва они вступили в брак. Это потакание пороку, и будь я лонгборнским священнослужителем, то сурово воспротивился бы сему. Вы, разумеется, должны простить им как христианин, но притом никогда не допускать их к себе на глаза и воспретить упоминать их имена в вашем присутствии». Таковы его понятия о христианском прощении! Остальное письмо посвящено положению его дорогой Шарлотты и его ожиданию юной оливковом ветви. Но, Лиззи, письмо тебя словно бы ничуть не позабавило. Уповаю, ты не станешь жеманиться и делать вид, будто тебя задела эта пустая болтовня. Ведь мы живем для того, чтобы развлекать наших соседей и, в свою очередь, посмеиваться над ними.

— Ах, — вскричала Элизабет, — меня оно очень рассмешило. Но так странно!

— Потому-то и смешно. Если бы они выбрали кого-нибудь другого, была бы лишь пустая сплетня, но его полное равнодушие и твоя глубокая к нему неприязнь придают ей восхитительную нелепость! Хотя я не терплю писать письма, но от переписки с мистером Коллинзом не откажусь ни за что на свете. Право, читая его письмо, я готов отдать ему предпочтение даже перед Уикхемом, как ни ценю я бесстыдство и лицемерие моего зятюшки. Но, Лиззи, что сказала леди Кэтрин по поводу этой новости? Она приезжала отказать в своем благословении?

— На этот вопрос его дочь ответила только смехом, а так как задан он был без всякой задней мысли, то, к ее большому облегчению, мистер Беннет его не повторил. Никогда еще Элизабет не было так трудно представлять свои чувства прямой противоположностью тем, какими они были на самом деле. Приходилось смеяться, когда ей больше хотелось плакать. Ее отец жестоко ранил ее своими словами о равнодушии к ней мистера Дарси. И ей оставалось только дивиться подобной слепоте или страшиться, что не он увидел слишком мало, но она вообразила слишком много.

Мистер Бингли не только не получил от своего друга письма с извинениями, как почти ожидала Элизабет, но, напротив, появился в Лонгборне с Дарси всего лишь через несколько дней после визита леди Кэтрин. Они приехали рано, и, прежде чем миссис Беннет успела сообщить Дарси о визите его тетки, чего страшилась ее дочь, Бингли, которому хотелось побыть наедине с Джейн, предложил им всем пойти погулять и получил согласие. Правда, миссис Беннет прогулок не любила, а у Мэри не было времени на пустые развлечения, но остальные пятеро вышли из дома вместе. Впрочем, Бингли и Джейн вскоре заметно отстали, предоставив Элизабет, Китти и Дарси развлекать друг друга разговором. Однако все трое молчали. Китти так боялась его, что не смела рта раскрыть, Элизабет втайне принимала отчаянное решение, и, возможно, его мысли были заняты тем же.

Они направились к парку Лукасов, так как Китти захотела навестить Марию. Однако Элизабет отказалась присоединиться к ней и, когда Китти рассталась с ними, смело пошла дальше вдвоем с Дарси. Теперь настала минута привести в исполнение принятое решение. И пока смелость ей не изменила, она заговорила первой:

— Мистер Дарси, я очень эгоистичное существо и, ища облегчения своим чувствам, пренебрегу тем, что могу ранить ваши. Я долее не в силах медлить и хочу поблагодарить вас за несравненную доброту к моей бедной сестре. C тех пор, как я все узнала, мне безмерно хотелось сказать вам, как безгранична моя признательность. Если бы о вашей доброте знали мои родители и сестры, мне не пришлось бы выражать лишь мою благодарность.

— Мне жаль, чрезвычайно жаль, — ответил Дарси изумленно и с глубокой искренностью, — что вы получили сведения, которые при неправильном истолковании могли вас расстроить. Я не думал, что миссис Гардинер не умеет хранить секреты.

— Не вините тетушку. Лидия по легкомыслию проговорилась при мне о вашем участии в устройстве ее брака, и, разумеется, я не могла успокоиться, пока не узнала подробности. Позвольте же мне еще и еще раз поблагодарить от имени всей моей семьи за сострадание и великодушие, которые заставили вас обречь себя стольким хлопотами тягостным часам, лишь бы отыскать их.

— Если уж вы настаиваете, — ответил он, — благодарите меня лишь от своего имени. Не стану отрицать, что желание обрадовать вас могло придать силу другим побуждениям, которые руководили мной. Но ваши близкие мне ничем не обязаны. Как я ни уважаю их, думал я о вас одной.

Элизабет от смущения не могла вымолвить ни слова, и после некоторого молчания он добавил:

— Вы слишком великодушны, чтобы играть моими чувствами. Если ваши остались теми же, какими были в апреле, скажите мне это сейчас. Мои чувства и надежды остались прежними, но одно ваше слово, и я больше никогда о них не упомяну.

Элизабет, хорошо понимая, какую неловкость и тревогу должен он испытывать, заставила себя заговорить и тут же, хотя и довольно сбивчиво, дала ему понять, что с того времени, о котором он упомянул, в ее сердце произошли весьма значительные перемены и нынешние его заверения она примет с благодарностью и радостью. Пожалуй, он еще никогда не испытывал счастья, равного тому, которое подарил ему этот ответ, и он излил свои восторги с красноречием и пылкостью, на какие только способен влюбленный. Если бы Элизабет была в силах встретить его взгляд, она бы увидела, как идет ему выражение безмерной радости, озарившей его лицо. Но, если она не могла смотреть, зато могла слушать, и он поведал ей о чувствах, которые, доказывая, сколь она дорога ему, с каждой минутой делали его любовь еще бесценнее для нее.

Они шли, не замечая куда. Столько надо было обдумать, и почувствовать, и сказать, что остальное было забыто. Она вскоре узнала, что нынешним своим счастливым объяснением они обязаны его тетке, которая, возвращаясь через Лондон, и правда побывала у него, чтобы рассказать о своей поездке в Лонгборн, о причине этой поездки и о разговоре с Элизабет, упирая на каждую фразу, какая, по мнению ее милости, особенно доказывала упрямство и заносчивость последней, в чаянии, что такое изобличение поспособствует ей получить от племянника обещание, которым не удалось заручиться в Лонгборне. Но, к несчастью для ее милости, добилась она прямо противоположного.