Андрэ Моруа - Открытое письмо молодому человеку о науке жить

Шатобриан, Бальзак, Стендаль — эти три вершины возвышаются над горной цепью. Сент-Бёв? Я не без удовольствия читаю его, как говорил Бальзак, «биографии незнакомцев»[10], но человек он был ненадежный и далеко не всегда высказывал справедливые суждения о современниках. Флобер? Талант и трудолюбие позволили ему, несмотря на отсутствие гения, создать два прекрасных романа — «Госпожу Бовари» и «Воспитание чувств». Жорж Санд? «История моей жизни»[10] и, быть может, начало «Консуэло»[10]. Следующую вершину являет собой Гюго. Глупцы говорят, что он был неумен. Прочтите «Увиденные факты»[11], «Отверженных» и судите сами. Возьмите Гюго-поэта себе в спутники. Гюго с ранней юности виртуозно владел французским языком, изобретал чудесные ритмы, воспевал простые и сильные чувства и не утратил своего мастерства до глубокой старости. Бодлер, Малларме, Валери, Верлен, которых ему противопоставляют, восхищались им и подражали ему. Впустите и их в свое святилище. А с ними Рембо, который будет вам полезен, когда вами овладеет дух мятежа, а это рано или поздно случится. «У того, кто в двадцать лет не был анархистом, — говорил Ален, — к тридцати годам не хватит сил даже на то, чтобы руководить пожарной командой».

Пьесы Мюссе остаются самыми шекспировскими из французских пьес, забавны его «Письма Дюпюи и Котоне»[11]; в ранней юности меня трогали многие его стихи, но, раз надо выбирать, я выбираю Гюго. Ален презирал Тэна и Ренана: он называл их «церковными сторожами от литературы»[11]. Я не так строг. На «Происхождение современной Франции» и «Философские драмы» стоит обратить внимание. Другая мишень Алена — Мериме, но мне кажется, в данном случае неприязнь объяснялась не столько литературными, сколько политическими соображениями: Ален не мог простить Мериме, что во времена Второй империи тот стал сенатором. Меж тем под холодностью Мериме таилась робость чувствительного человека; ради красавицы императрицы, которую он ребенком сажал себе на колени, он закрывал глаза на пороки Империи[11]. Его сухость была сродни стендалевской: в основе ее лежала стыдливость. Прочтите «Кармен», «Этрусскую вазу», «Двойную ошибку»; вы, как и я, не раз к ним вернетесь.

На горизонте еще одна вершина. За пологими склонами, на которых прошла моя юность — романами Франса и Барреса, — высится гора — Марсель Пруст. Он не уступает в величии Бальзаку, хотя в отличие от последнего силен не изображением картины общества (мир его мал), но непревзойденным анализом механизмов памяти, чувств и творческого процесса. «В поисках утраченного времени» — поэма о времени, которое можно вернуть только с помощью искусства. Рядом с Прустом в вашем святилище расположатся его современники — Валери и Ален. Вы знаете, что Ален был моим учителем. Я хотел бы, чтобы он стал и вашим. В трех томах «Библиотеки Плеяды», содержащих его наследие, есть все: мораль, философия, определение сущности искусства и сущности религии. Его неровная, отрывистая манера письма поначалу покажется вам трудной. Не отступайтесь, вы почувствуете всю ее прелесть. Лично я понял Платона, Аристотеля, Канта, Декарта, Гегеля, Огюста Конта только благодаря Алену. Осмелюсь сказать больше: благодаря Алену я понял жизнь и людей. Как он распахнул передо мной дверь в мир Бальзака, так я распахиваю перед вами дверь в мир Алена; это самый богатый подарок, какой я могу вам сделать.

Остаются Бергсон и Клодель. Решайте сами, чем они могут быть вам полезны. Мне они дали много. Кроме того, остаются великие зарубежные писатели. Вы не можете обойтись ни без Шекспира (как и Гомер, он пополнил сокровищницу общечеловеческих мифов), ни без Лопе де Веги, ни без Свифта, ни без Диккенса, ни без Эдгара По, ни без великого Гёте, ни без Данте, ни без Сервантеса. Наконец, никто не подарит вам такого волшебного ощущения жизни, как русские писатели. Нет ничего прекраснее лучших произведений Толстого («Война и мир», «Анна Каренина», «Смерть Ивана Ильича»). Учение его всегда казалось мне надуманным, но романист он великолепный. Я ставлю его гораздо выше Достоевского. (Но, быть может, тому виной несходство наших натур.) Рядом с Толстым поместите избранные рассказы и пьесы Чехова. Нет ни одного писателя, столь близкого моему сердцу. Я хотел бы, чтобы он пленил и вас. Наконец, «Мертвые души» Гоголя, «Рудин», «Отцы и дети», «Дым» Тургенева и повести Пушкина. Джойс? Кафка? Прочтите и решайте сами, отвечают ли они вашим запросам.

Итак, вот вам (кроме современных авторов, которых вы выберете сами) программа чтения на всю жизнь. Вы можете возразить: «Она перегружена. Где мне взять время, чтобы прочесть столько книг, ведь мне предстоит еще проштудировать массу работ по специальности?» Тогда я назову вам походную библиотеку, состоящую из семи авторов: Гомер, Монтень, Шекспир, Бальзак, Толстой, Пруст, Ален. В тот день, когда вы будете знать их в совершенстве, я хочу сказать, досконально, вы уже будете весьма образованным человеком. Но к этой литературной культуре вам надо добавить культуру научную, пусть даже профессия ваша на первый взгляд далека от науки. «Да не войдет сюда тот, кто не геометр».[12] И да не войдет сюда тот, кто не физик, не химик, не биолог. «Введение в экспериментальный метод» Клода Бернара[12] — один из ключей к современному миру. В первый раз все изменилось для человека, когда он узнал о существовании такой науки, как математика, во второй раз — когда понял, что наука должна считаться с фактами. Я не требую, чтобы вы читали и понимали труды специалистов — физиков и гуманитариев; я требую, чтобы вы были в курсе методов их работы и направления их поисков. Разве вы сможете руководить фабрикой, городом, страной, не зная ученых и их секретов?

Разве вы сможете понять современного человека, если по невежеству забудете о том, что является его делом и предметом его гордости: научных исследованиях? Ионеско[13] сказал однажды, что сам факт существования «Тельстара»[13] гораздо важнее посредственных спектаклей, которые передает телевидение. Олдос Хаксли утверждал, что недопустимо считать образованным человеком того, кто читал Шекспира, но не знает второго закона термодинамики. Я отнюдь не считаю, что наука вытеснит из нашего общества искусство и литературу. Наука дает человеку всевозрастающую власть над внешним миром, литература помогает ему приводить в порядок мир внутренний. И то и другое равно необходимо. Разве мог бы ученый бороться с охватившей его бурей чувств и сохранять необходимую для научного эксперимента свободу духа, если бы ему на помощь время от времени не приходило искусство? В лучших технических учебных заведениях Америки (например, в Массачусетском технологическом институте) курс истории и литературы постоянно расширяется. Мир без человека, мир частиц, содержит секрет могущества; человеческий мир, мир чувств, открывает личности секрет гармонии. Я хочу, чтобы вы были либо ученым, влюбленным в литературу, либо литератором, интересующимся науками.