Николас Дрейсон - Книга птиц Восточной Африки

Голос Роз Мбиква опять заглушил все разговоры, которые успели завязаться между участниками экскурсии.

— Да-да, спасибо, Мэттью. Друзья, вы заметили: два канюка прямо над нами? Причем, как видите, один — в светлой фазе, а другой — в темной… А вот… батюшки мои… неужели синеголовая нектарница?

Все головы повернулись к чудесной крохотной птичке, деловито запускавшей клювик в оранжевые цветки какого-то растения.

— По-моему, зеленоголовая, Роз, — сказала Хилари Фотерингтон-Томас, с прищуром глядя в бинокль.

— Да-да, конечно, — тут же отозвалась Роз. — Зеленоголовая нектарница. Синеголовка — и так далеко на востоке, это было бы странно. А вот и пламенный ткачик. — Она повторила: — Пламенный ткачик. Невероятно красивая птица.

— Действительно, — откликнулся Гарри Хан. — Почти такая же красотка, как вы, Роз.

— «Такая же красотка, как вы, Роз?» — Мистер Малик, ранним утром завтракавший на веранде, медленно отпил растворимого кофе. — Красотка?

С птичьей экскурсии минуло уже сорок восемь часов, и все это время злополучный комплимент не шел у него из головы. Мистер Малик вздохнул, отставил чашку. Опять вздохнул. Затем, после секундной паузы, взял карандаш и блокнот. Рядом лежали два банана — его завтрак, покуда не тронутый. На обложке блокнота, куда мистер Малик записывал все на свете, был грубовато нарисован шариковой ручкой опознавательный знак — черный орел. Мистер Малик чуть подался вперед и сделал пометку вверху на чистой странице: за сегодняшнее утро пока шесть. Знакомый звук заставил его обернуться. Из-за желтой плетистой розы (его самой любимой) на углу дома появилась маленькая фигурка. Человек пятился, взмахивая метлой: ш-шух, ш-шух, ш-шух.

— А, Бенджамин. — Мистер Малик улыбнулся, его внезапно озарило. — У меня для тебя работа.

У деревенского мальчика Бенджамина уже была работа, и она его вполне устраивала. Он подметал двор и дорожки дома номер 12 по Садовой аллее: каждое утро срезал десяток самых лишних, с его точки зрения, веток с какого-нибудь дерева или куста, приматывал к палке бечевкой, а потом за день истрепывал до основания о траву и бетон. Раз в месяц Бенджамин забирался по лестнице на крышу и выметал грязь из водосточных желобов. Собранный мусор он относил к обочине шоссе, разводил небольшой костер и сжигал. Вдоль улиц жилых кварталов Найроби тянутся бесконечные вереницы костерков. Запах Найроби — это запах гари.

Мистер Малик показал Бенджамину блокнот. Вверху страницы красовался частокол из коротеньких палочек.

— Я провожу одно исследование. Про птиц. — Мистер Малик поднес чашку к губам, еще чуть-чуть отпил для вдохновения и поставил чашку на стол. — Мне понадобится твоя помощь. Сегодня я буду работать дома. А тебя попрошу побыть возле меня — подметать не нужно. Каждый раз, когда я скажу «хагедаш», ты будешь ставить отметку в блокноте, вот здесь. Понял? Пока за утро я слышал хагедаша… давай-ка подсчитаем… шесть раз.

Бенджамин приставил метлу к стене, взял блокнот и сосчитал палочки, аккуратно распределенные по первой строке листа. Мистер Малик слегка подался вперед.

— Хагедаш, — сказал он, а затем, после короткой паузы: — Точнее, два. Запиши.

Бенджамин нарисовал две палочки. Мистер Малик проверил, кивнул, одобрительно улыбнулся.

И у Бенджамина, и у вас наверняка возник вопрос: что за бред? А вы еще к тому же, скорее всего, не знаете, что хагедаш — это такой ибис, большой, коричневый, с длинными ногами, длинным кривым клювом и отвратным, пронзительным голосом. Хагедаши огромными стаями сидят на деревьях в самых зеленых районах Найроби, и в этой части света их характерный крик — одна из главных нот предрассветной симфонии. Разумеется, хагедашей можно слышать в любое время дня, но мистер Малик считает вовсе не их крики. И не проводит орнитологическое исследование. Мистер Малик лжет.

И вот парадокс: мистер Малик лжет, потому что он — самый честный человек на весь свой «Асади-клуб».

Клубная жизнь в Африке уже не та, что прежде. Раньше мужчина — белый — проводил в клубе половину жизни. В северной части города это был клуб «Матайга», в южной — «Карен». Каждый вечер после работы и по выходным со своей мемсаиб (а в каникулы с детьми, вернувшимися из Англии) мужчина шел в клуб — второй дом для тех, кто не хочет сиднем сидеть в четырех стенах. Но теперь по некоторым причинам в Африке не так много белых — мемсаиб и того меньше, — и пусть по нынешним временам в клубы «Матайга» и «Карен» может вступить всякий, хоть черный, хоть белый (ну, не то чтобы всякий, но вы понимаете, о чем я), клубы все равно совсем не те, что когда-то.

Потому что дела там больше не делаются. Они делаются в Сити, в безликом белом здании с темными стеклами, у входа в которое торчат два здоровенных детины в тесных, расшитых галуном униформах и черных очках. Они стоят неподвижно, чуть заметно кивая немногочисленным избранным, которых знают и пропускают внутрь, а прочих решительно игнорируют. Кого они впускают? Очень богатых, очень влиятельных и красоток. И что такое после этого «Асади-клуб»? Весьма и весьма неплохое местечко.

Именно сюда идут не белые, не черные, а смуглые мужчины, именно сюда они шли, едва приехав в Африку из Индии, чтобы помогать белым мужчинам строить железные дороги, а после — основывать колонию. Сюда они ходят по сей день. В «Асади-клубе», основанном в 1903 году под девизом Spero meliora, [3] Надеюсь на лучшее ( лат. ). кипит жизнь. Каждый будний вечер стоянка забита сверкающими «мерседесами» и БМВ. Зеленое сукно четырех бильярдных столов (в «Матайге», увы, осталось всего два) пестрит белыми и красными шарами; пустые бокалы обмениваются у барной стойки на полные с той быстротой, на какую только способны бармены. Дед мистера Малика был одним из основателей «Асади-клуба», отец почти сорок лет — его секретарем, а для самого мистера Малика после смерти жены клуб сделался вторым домом. Здесь всегда обменивались новостями и сплетнями, и именно сюда после целого дня безуспешных попыток выкинуть из головы Гарри Хана направился мистер Малик, дабы выяснить об этом человеке все что можно. Патель наверняка будет в курсе. Или Гопес. Те действительно оказались в курсе, но, узнав все, что хотел, мистер Малик попутно вляпался в дурацкую историю с хагедашами.

— Ерунда! — воскликнул мистер Гопес.

Мистер Малик, держа в руке запотевший бокал холодного «Таскера», сел в кресло и потянулся за попкорном с чилли.

— Чушь собачья.

Мистер Гопес читал «Ивнинг ньюс».

— Ну уж, А. Б., ну уж, — донеслось с другой стороны стола бормотание мистера Пателя.