Ирвинг Стоун - Греческое сокровище

— Хорошую землю покупают, — объяснил он Софье, — а не продают. Раньше мы едва не разорились, покупая землю, зато теперь в ней наше богатство.

Какие он вынашивал планы, ей было невдомек, но этот всплеск делового энтузиазма она расценила по-своему: значит, можно оборудовать детскую! Она купила кроватку, ковер, бюро, занавески и обивку, купила кровать для няни, перебравшейся за ними из Колона. Генри смотрел на ее расточительство благосклонно, словно не он несколько месяцев назад запрещал ей делать покупки, брать няньку.

С родными отношения тоже наладились. На ребенка Генри оставил мадам Виктории порядочную сумму, продолжал платить жалованье Георгиосу, обеспечил им дальнейший кредит, и Александрос брал столько импортных товаров, сколько хотел. Впервые за последние два года у Энгастроменосов появились свободные деньги — обновить гардероб, приобрести кое-что. Мадам Виктория снова завела речь об их водворении в столицу.

Это было счастливое время для Софьи: все были довольны.

Под Новый, 1872 год, в день св. Василия, Софья и Генри отправились на праздничный ужин в Колон. В полночь Георгиос разрезал на двенадцать кусков традиционный пирог с запеченной монеткой: нашедшему наступающий год сулил удачу. Пирог испекла мадам Виктория, но и она бы не угадала, в какой кусок попала монетка.

Монета досталась Панайотису, и это было приятно, потому что осенью ему идти в гимназию.

Потом Шлиманы извлекли подарки. Сестрам Софья купила перчатки, Генри привез Спиросу и Иоаннису, мужу Катинго, галстуки, Панайотису подарил книги, Алсксандросу — кожаный бумажник. Родителей, решил Генри, за их заботу об Андромахе надо порадовать чем-нибудь особенным, и для мадам Виктории они подобрали в ювелирном магазине Стефану золотые часики, а Георгиосу купили трость с золотым набалдашником: было отмечено, что он давно засматривался на нее в витрине Кацимбалиса. Уже но пути в Колон Генри вышел из экипажа на площади Конституции и купил большую коробку шоколадных конфет. Когда он вернулся и сел с нею рядом, Софья спросила:

— Ты замечал, что семья — это как человек? Если с ней обходишься плохо, то и самому плохо, а если с ней по-хорошему…

— То и тебе хорошо! — рассмеялся Генри. Она обняла его за шею и поцеловала.

— Милый Эррикаки, под Новый год так приятно признаться, что я тебя люблю! Родители сделали за меня хороший выбор.

— А за себя я бесконечно благодарен епископу Вимпосу. Он вконец расчувствовался.

В Париже Софья только называлась хозяйкой дома: по существу она была молчаливой гостьей за общим столом. На улице Муз все пошло иначе. В первое же воскресенье они заполучили к обеду профессора романской филологии, греческого языка и литературы Афинского университета Стефаноса Куманудиса. Он был известен неутомимыми хлопотами по сохранению греческой старины, с одинаковой ревностью тревожась о вазах, надписях и Театре Диониса на той стороне Акрополя. Вдобавок он был секретарем Археологического общества и возродил к новой жизни его бюллетень. Он прочел три отчета Генри с Гиссарлыка. Куманудис был старше его всего на четыре года, но имя его было весьма громким в ученом мире.

После обеда все трое направились в кабинет Генри. Мужчины удовлетворенно попыхивали сигарами. Стараниями Софьи вазы, горшки и каменные орудия разместились на новых полках, и каждая вещь была снабжена ярлыком с указанием глубины и места находки.

— Хорошее начало, — мурлыкал профессор Куманудис. — Сейчас мы все вместе попробуем определить возраст каждой находки и какой культуре она принадлежит.

— Видите ли, профессор, — тушуясь в присутствии знаменитости, поспешил сказать Генри, — мы вовсе не настаиваем, чтобы какой-нибудь из этих предметов датировать доисторической эпохой. Мы возлагаем большие надежды на будущий сезон, когда зароемся глубже и подойдем ближе к материку.

В следующее воскресенье у них обедал доктор Эмиль Бюрнуф. Окончив университет в Париже, он в 1846 году приехал в Афины простым сотрудником Французского археологического института на площади Конституции. В сорок шесть лет стал его директором, проектировал строительство нового института на горе Ликабет, готовился к раскопкам в Дельфах, на Пелопоннесе. Бюрнуф был невысокого роста, носил длинные волосы, усы и бородку клинышком. Это был энергичный господин, как все низкорослые люди, привередливый в одежде: просторные в плечах сюртуки шил в Париже, носил шелковые рубашки с гофрированными манжетами и красивые галстуки. Он привел с собой свою девятнадцатилетнюю дочь Луизу, выросшую в Афинах. Это была красотка во французском стиле, прямая противоположность типу греческой красоты: пряди шелковистых светлых волос, васильковые глаза, продолговатый овал лица, улыбчивые губы и точеный подбородок.

Генри пришел от нее в восторг и весь обед болтал с ней по-французски. Софья беседовала с мосье Бюрнуфом по-гречески, но так и не выведала, где же, собственно, мадам Бюрнуф и почему ее место занято дочерью.

Два горшка с Гиссарлыка Бюрнуф почти уверенно признал троянскими, особенно один, с крутыми боками и ручками, похожими на заломленные руки. Груда битых черепков привела его в экстаз.

— Милейший доктор! Тут целый клад троянской посуды! Терракотовая энциклопедия! Вы должны собрать черепки в целое.

— Мы с женой мечтаем это сделать.

— У меня есть два студента, они это делают мастерски. Может быть, заглянете с госпожой Шлиман к нам в институт ВО вторник утречком? Захватите две-три корзины ваших черепков. И мы с Луизой поможем. Это удивительно увлекательное занятие — собрать из дюжины обломков целую вазу. Надеюсь, тут есть погребальные урны. Кухонная и хозяйственная посуда вообще-то менее ценна.

Когда во вторник утром они приехали на площадь Конституции, к их экипажу вышли два стройных молодых француза со светлыми бородками и приняли от них корзины с черепками. В лаборатории они расчистили длинный стол и выставили на него несколько резиновых тазов, наполовину наполненных холодной водой. В комнату, приветствуя гостей, вошли Бюрнуф и Луиза.

— Процесс до чрезвычайности прост, но эффективен. Сначала аккуратно опустим черепки в воду.

Студенты с величайшей осторожностью погрузили черепки в резиновые тазы.

Замутившуюся воду сливали, заменяли свежей. Когда последняя вода осталась прозрачной, черепки вынули и окончательно отчистили тряпочкой, щеткой, а то и просто ногтем. И рядами выложили сушиться. Потом черепки разобрали: грубые отделили от хрупких, тонкостенных, гладкие—от кусков с орнаментом, отложили вместе схожие но цвету.

— Теперь начнется самое интересное! — воскликнула Луиза. Не желая пасовать перед неугомонной красоткой, Софья сказала: