Альберто Моравиа - Дом, в котором совершено преступление

"Она совсем не изменилась", — подумал он, рассмотрев ее в короткий миг между узнаванием и поклоном. То же худое, очень бледное лицо, высокий выпуклый лоб над глубоко посаженными голубыми глазами, резко очерченный нос, полные, характерного рисунка губы и маленький, круто срезанный подбородок с ямочкой. Единственная разница — ее черные волосы, прежде длинные и расчесанные на две стороны, теперь были коротко острижены под мальчика, так что уши оставались открытыми, а лишенное обрамления лицо казалось еще более худым и бледным рядом с глубокими глазами и ярко-красным пятном губ. Ее большое, немного худое тело было закутано в плащ переливчато-красного цвета, из-под которого виднелись высокие резиновые боты, новые и блестящие, придававшие ей вид не то всадницы, только что слезшей с лошади, не то танцовщицы из варьете, исполняющей русские танцы. Марта тоже его узнала и теперь с видом радостного изумления направлялась к нему.

— Вот так совпадение! — воскликнула она, и юноша узнавал теперь вслед за лицом и фигурой также голос, теплый, неуверенный и низкий. — Ты, Лука!.. Сколько времени прошло…

Но у Луки была хорошая память, особенно на обиды, которые ему причиняли. В тот самый миг, когда голос вызвал в его памяти милые образы прошлого, к нему вернулось и неразрывно связанное с этими образами воспоминание о жестоком крушении. И сразу же в его душе, усугубляемая дурным настроением и нетерпимостью, одолевавшими его в тот душный день, проснулась злоба против этой женщины, которая была обручена с ним, а потом два года назад бросила его, чтобы стать содержанкой богатого, пожилого и нелюбимого человека.

— Да, я, — отвечал он мрачно и раздраженно, в смущении снова поправляя очки, уже водруженные на место. — Кто бы мог подумать… Вот так совпадение!

Марта не заметила или сделала вид, что не заметила, его раздраженного тона.

— Ты не можешь себе представить, как я рада тебя видеть! — продолжала она, улыбаясь так же, как два года назад: ее улыбка казалась неуклюжей, неспособной выразить радость и не вязалась с милыми ямочками, которые при этом появлялись у нее на щеках. — Право, Лука, ты представить себе не можешь…

Он холодно поглядел на нее.

— Рада? Может быть, может быть! Зато уж я-то не рад этой встрече! Ну что же, счастлив был видеть вас в добром здравии, все такой же красивой и веселой, — и всего хорошего.

Он, хоть и против воли, сделал шаг к двери. Она не двинулась с места и только смотрела на него, мигая глубоко посаженными глазами с редкими ресницами; это всегда означало, что она больно обижена.

— Лука… — произнесла она.

— Ну что еще? — резко спросил молодой человек, останавливаясь и в упор взглянув на нее.

— Лука… — повторила она, и это патетическое и униженное движение век наводило на мысль, что из глаз ее вот-вот брызнут слезы. — Лука, почему ты так грубо со мной говоришь? Мы так давно не виделись… И потом, почему на вы?..

И этот умоляющий голос, такой робкий и полный искреннего раскаяния, еще больше, чем ее лицо и фигура, пробудил в душе Луки куда более сильную, нежели досада и злость, прежнюю страсть, которая казалась ему умершей навсегда. Однако изо всех сил стараясь скрыть охватившее его чувство, Лука отвечал:

— На вы? А почему я должен говорить тебе ты? Между нами все кончено, я думал, что хоть в этом мы согласны… Впрочем, ты или вы — какая разница? Давай говорить друг другу ты, если это доставляет тебе удовольствие.

Марта еще чаще замигала длинными, лучистыми ресницами. Потом, сложив руки и приблизившись к нему, она снова принялась умолять:

— Лука, не говори со мною так! Если бы ты знал, как мне больно от твоих слов! И как раз сегодня…

Они отошли немного дальше, туда, где в углу вестибюля стоял автомат с сигаретами. Лука не мог удержаться и ответил с гневом:

— А разве ты два года назад не сделала мне больно? Прикажешь забыть об этом, да?

Как человек, который боится сойти с ума, она на миг сжала лоб своей белой худой рукою с длинными пальцами.

— Лука, — сказала она, подняв на него сокрушенные глаза, — никто так не раскаивался в своем проступке, как я теперь раскаиваюсь, что так с тобой обошлась… И никто не поплатился за свою ошибку так жестоко, как поплатилась я… Прошу тебя, не надо меня отталкивать теперь. Если и ты меня оттолкнешь… Ведь ты один на всем свете знаешь меня и можешь мне помочь. Право, я боюсь сойти с ума…

Она и в самом деле была трогательна со своими чуть сутулыми плечами, сложенными ладонями, жалобно мигающими редкими ресницами и с блестящими от слез, полными смирения глазами. И Лука, секунду назад решивший не поддаваться никаким мольбам, никаким уловкам кокетства, а теперь разжалобленный и заинтригованный туманными намеками Марты на какое-то неведомое ему несчастье, уже не мог сохранять с ней прежний уклончивый и пренебрежительный тон.

— Пусть так, но я тебя не понимаю, — ответил он, взглянув на нее; в его глазах была нерешительность человека, колеблющегося между двумя противоположными чувствами. — Не понимаю, какое отношение я имею к твоим делам? Допустим, я знаю тебя — да и это не совсем верно: знай я тебя по-настоящему, не вышло бы так, как вышло у нас… Но зачем мне отталкивать тебя или не отталкивать? Что вся эта история значит?

— Если бы ты знал, что со мной случилось, — пробормотала она и при этом не удержалась и окинула глазами вестибюль кинотеатра. Лука на лету поймал ее взгляд.

— Ну, уж во всяком случае, ничего особенно страшного, — сказал он зло. Иначе бы я не встретил тебя здесь, когда ты шла в кино, такая оживленная и довольная.

Она бросила на него изумленный, печальный и укоризненный взгляд.

— Я зашла сюда, в кино, потому что не знаю, что делать, не знаю, куда податься. — В волнении она прижала сложенные руки к груди. — Мне казалось, что эта комедия поможет мне хоть на два часа забыть о том, о чем я не хочу думать.

Она всегда отличалась склонностью к театральным позам, к драматическим сценам, подумал Лука, наблюдая за ней, но сейчас и тон ее и жесты казались искренними. Притом он вспомнил, что и сам направлялся в кино с тем же настроением, и эта мысль уняла его досаду.

— Что же ты собираешься делать? — резко спросил он. — Иди туда или обратно! Ведь нельзя же нам бесконечно торчать здесь, в вестибюле.

Марта взглянула на него, потом огляделась вокруг.

— Ты прав, — лихорадочно, словно вне себя, отозвалась она. — Но куда идти? Я подумала о кино, потому что там темнота, никого не видно… Мне не хочется видеть людей, один вид чужих лиц меня раздражает. Куда идти?

— Ко мне… — с неохотою предложил Лука.

— Нет, — прервала его Марта, — к тебе — нет. Куда угодно, только не к тебе.

— Тогда к тебе.

Она переспросила в нерешительности: