Альберто Моравиа - Дом, в котором совершено преступление

Властно отодвинув мать, он извлек из часового кармана часы с грудой брелоков, которые носил на цепочке с трудом перегнулся через бортик кроватки и, сложив свой выступающий вперед рот в сладенькую улыбку, стал трясти импровизированной металлической погремушкой перед глазами ребенка. При этом он водил головой вправо и влево и издавал ртом нарочито веселые звуки, такие, какие издавал бы младенец, если бы засмеялся. И в самом деле, успокоенный и отвлеченный бренчанием брелоков и видом новой физиономии, склонившейся над ним, ребенок перестал плакать, некоторое время глядел с любопытством и наконец засмеялся, обеими ручонками хватая брелоки.

— Ну вот, готово, — произнес Боссо с тщеславным удовлетворением, выпрямляясь и оставляя брелоки, цепь и часы в судорожно цеплявшихся за них ручонках малыша. — Не говорил я вам, что умею обращаться с людьми? И потом, мы с Джованнино отлично находим общий язык. Нет, в самом деле, я обожаю малышей, а он, плутишка этакий, он обожает настоящих дельцов!

Эти слова, сказанные тоном лукавого и немного ворчливого благодушия, заставили Луку вздрогнуть. Действительно, в них ясно видна была одна только хитрость соблазнителя, который, лаская ребенка, старается связать благодарностью мать. Менее проницательная Марта улыбнулась красивым словам Боссо, хотя и немного устало, и ответила:

— Теперь лучше оставить его одного; и потом возьмите у него цепочку и часы. Он может уронить их на пол.

— Ну и что же? — возразил Боссо, пожимая плечами. — Если это может сделать его счастливым — пускай!

— Нет, нет, — сказала Марта, покачав головой. — И потом, он не только уронит их, он может взять в рот какой-нибудь брелок… Ради бога!

Она осторожно отняла цепочку у младенца, который теперь, вцепившись в нее обеими ручонками, размахивал часами, словно и в самом деле собираясь разбить их, и вернула их Боссо.

— Вы сделали человека несчастным, — изрек тот, укрепляя цепочку на животе.

Все четверо вышли из комнатки, последней — Марта, которая выключила свет и притворила дверь.

— Оставайся с нами обедать, ладно? — шепнула Луке Марта, когда в коридоре Нора и Боссо обогнали их на несколько шагов. Юноша взглядом поблагодарил ее, но не успел сказать ни слова: она оставила его и бегом догнала остальных. Теперь Боссо громко смеялся и, шагая по коридору, обнимал за талию обеих сестер. Так они — Марта, Нора и Боссо в обнимку, а Лука сзади, покинутый и злой, — вошли в гостиную.

— Музыки, музыки! — тотчас потребовал Боссо; однако при этом он больше не смеялся и ничем не выказывал веселья, которое объяснило бы это требование. Он подошел к приемнику, включил его и повторил, потирая руки:

— Музыки, музыки!

Остальные глядели на него в замешательстве. Но музыки не было: приемник засвистел, закашлял и потом смолк совсем.

— Наверно, слишком рано, — пробормотал Боссо, глядя на часы. И добавил без перехода, обращаясь к Мартиной сестре: — Я говорил о тебе, как обещал, с владельцем театра "Эдем". Он сказал "ладно" и велел тебе явиться к нему завтра утром. Значит, — заключил он, — мы скоро будем иметь удовольствие видеть тебя в каком-нибудь ревю… Отлично, отлично!

— Милый Боссо! — воскликнула Нора в восторге. И, подойдя к нему вплотную, поцеловала его в щеку. Но Боссо оттолкнул ее.

— Ради бога, только не надо благодарности! — сказал он с видом благодетеля, который изо всех сил старается казаться скромным. — Правда, самое главное сделано, но не исключена возможность, что тебе дадут только малюсенькую роль где-нибудь на втором плане. Будь начеку, дочка, в том мире одной красоты мало!

— Не так уж мало, с нею-то и можно продвинуться, — возразила девушка со свойственной ей самоуверенностью. Потом весело добавила, что пойдет раздеться, и вышла из комнаты. Боссо, заложив руки за спину, расхаживал взад и вперед; Марта, сидя в одном углу, смущенно рассматривала собственные ногти; Лука в противоположном углу остервенело курил. Взгляды, которые Боссо время от времени бросал на молодого человека, ясно говорили, что присутствие Луки ему в тягость.

— Итак, — вдруг произнес он, остановившись перед Мартой, — ведь вы должны были дать мне ответ. Вы все обдумали?

Марта нахмурила брови и ответила, не поднимая головы:

— Да, обдумала.

Боссо взглянул на Луку, потом на женщину.

— А не выйти ли нам на минуточку в кухню? — предложил он совсем другим тоном. — Я проголодался… И потом хочу посмотреть, что вы там для меня приготовили. Пойдемте, Марта, посмотрим, выполнила ли кухарка свой долг.

Он взял сопротивлявшуюся женщину за руку, заставил ее встать с кресла и вышел с нею. Лука остался один.

Полный ревнивой досады, все время повторяя себе, что теперь можно положиться на Марту, но так и не умея убедить себя в этом окончательно, чувствуя, что его и без того раздраженные нервы снова нестерпимо напряглись, он вытащил из кармана пачку сигарет, положил ее перед собой на столик, взял одну и закурил, не переставая глядеть в окно, откуда в наступившей тишине стал снова явственно доноситься смешанный шум дождя и ветра. Он слишком ясно понимал, что Боссо увлек Марту прочь для того, чтобы беспрепятственно поговорить с нею о своих намерениях, предугадывал, что старания Боссо изо всех сил поддержит Нора, но не знал, до какой степени Марта, с ее слабостью и пассивностью, способна сопротивляться этому двойному натиску. Эти мысли причиняли ему такую боль, что хоть кричи, однако он сдерживался и продолжал курить. Так он выкурил все пять сигарет, которые оставались в пачке, потом разорвал обертку, бросил клочки на пол и посмотрел на часы: он ждал уже сорок минут.

В ярости он поднялся с места и принялся расхаживать по комнате. Он испытывал непреодолимое желание сейчас же отправиться на поиски тех троих, надавать пощечин Боссо, надавать пинков Норе, завладеть Мартой и увести ее прочь. Но он сдерживался из боязни обнаружить свою слабость и нетерпение, испортить ситуацию, которая сейчас, может быть, складывалась для него благоприятно. Вдруг из радиоприемника раздался смешно искаженный голос диктора, медленно читавшего сводку сегодняшних биржевых курсов. Тогда, не в силах больше подавлять нетерпение, Лука вышел из комнаты.

Он направился наудачу в глубь коридора, услышал звук голосов за одной из полированных черных дверей и отворил ее. "Есть три слова: тебя я люблю", — фальшиво напевала Нора, сидя перед зеркалом за туалетным столиком в углу большой комнаты, где вся обстановка, от широкой двухспальной кровати до шкафов, стульев и столиков, была выдержана в том же трубчатом, подчеркнуто-современном стиле, что и мебель гостиной. На Норе было длинное вечернее платье из черного шелка, оставлявшее открытыми ее пышные плечи и полные руки; заметив в наклонно поставленном зеркале, в которое она гляделась, отворенную дверь и появившегося на пороге Луку, она не обернулась и не перестала петь, а, наоборот, запела громче, как бы желая таким образом предупредить кого-то о приближающейся опасности. Лука сделал шаг вперед и увидел за кроватью Марту и Боссо, сидевших рядышком на узком диване. Они разговаривали; но еще больше, чем их интимная поза — рука Боссо была протянута за спиной Марты, а она слушала его, наклонив голову и почти прижавшись к нему, — Луку поразила одна деталь: на Марте было не вечернее платье, как на сестре, а только сорочка, грудь ее была полуобнажена, она положила ногу на ногу, и среди кружев видны были ее обнаженные бедра. Однако, едва завидев Луку, она вскочила.