Антон Чехов - Рассказы. Повести. 1898-1903

Таким образом, ко времени возвращения из-за границы в Россию в первых числах мая 1898 г. у Чехова определились тематические линии рассказа: богатство как «недоразумение», сила, разъединяющая людей, и, во-вторых, страшная изнанка фабричной жизни, такой «тихой» и «смирной» снаружи. Определился и сюжет рассказа. Тем не менее, писание рассказа отложилось, очевидно, из-за реализации других замыслов: «Человек в футляре», «Ионыч», «Крыжовник», «О любви». Пока шла работа над этими рассказами, в записную книжку Чехова были внесены еще две записи: «У дьявола (фабрика)» и «дер-дер-дер // дрын-дрын-дрын // жак-жак-жак» ( Зап. кн. III, стр. 33).

Эти записи послужили для разработки сцены ночной прогулки и размышлений Королева, намеченной еще в наброске сюжета рассказа; внесены в записную книжку в июне-июле 1898 г. (запись 4-я относится к рассказу «Крыжовник», а текст его был отослан Чеховым В. А. Гольцеву 28 июля).

В работе над рассказом был перерыв. 24 октября Чехов писал Гольцеву: «В моих писаниях вышла заминка, но это ничего; впредь буду исправен, дай только вздохнуть». Смерть П. Е. Чехова 12 октября, необходимость перемен в жизни всей семьи, приезд в Ялту М. П. Чеховой, обсуждение вместе с нею плана будущего дома – всё это оторвало Чехова на некоторое время от работы. Но 11 ноября он сообщает И. И. Орлову: «По случаю дождя и дурной погоды сел за работу и уже написал целый рассказ».

Рассказ был отослан для декабрьской книжки «Русской мысли» 14 ноября 1898 г. (письмо Чехова к В. М. Лаврову и Гольцеву).

Небольшая задержка корректуры вызвала у Чехова опасения относительно цензуры. 29 ноября 1898 г. он писал Гольцеву: «Очевидно, рассказ, если он не забракован, успеет попасть только в янв<���арскую> книжку. Если так, то все-таки поторопитесь прислать корректуру». Очевидно, вслед за этим Чехов получил корректуру рассказа – уже 6 декабря 1898 г. Гольцев сообщил Чехову: «Сейчас получил твою корректуру» ( ГБЛ ). По-видимому, опасения относительно вмешательства цензуры не оправдались.

И. И. Горбунов-Посадов, прочитав рассказ, обратился к Чехову за согласием на издание его «Посредником». 24 января 1899 г. он писал Чехову: «В Калуге еще я с таким хорош<���им> чувством прочел „Случай из практики“ и хотел просить вас разрешить нам его издать в интеллиг. серии». Горбунов-Посадов хотел объединить в издании «Посредника» три рассказа: «По делам службы», «Душечка», «Случай из практики», боясь, что в отдельном издании последний рассказ привлечет большее внимание цензуры: «Если все 3 неудобно, то тогда „Душеньку“ и „Случай на практике“ <���так!> (боюсь, что его отдельно не…)» ( ГБЛ ; Известия АН СССР, ОЛЯ, 1959, т. XVIII, вып. 6, стр. 518). Чехов принужден был ответить отказом из-за соглашения с А. Ф. Марксом об издании собрания сочинений (см. его письмо Горбунову-Посадову от 27 января 1899 г.).

При подготовке собрания сочинений оригиналом для набора служил текст публикации в «Русской мысли», указанный Чеховым в письме к А. Ф. Марксу от 12 мая 1899 г. По недоразумению, корректуры присылались Чехову несколько раз (см. письмо Чехова к Марксу от 9 августа 1900 г.). При просмотре текстов для тома IX Чехов внес в рассказ сравнительно небольшие исправления.

Неизвестно, связан ли рассказ с каким-либо конкретным фактом. Можно лишь предполагать, что впечатления о фабричной жизни связаны с началом мелиховского периода. «Служил я в земстве, заседал в санитарном совете, ездил по фабрикам – и это мне нравилось», – писал Чехов А. С. Суворину 10 октября 1892 г. Конечно, и до этого, в бытность врачом в Звенигородском уезде, Чехову приходилось бывать на фабриках, но на рассказе «Случай из практики» лежит, кроме того, печать сахалинских впечатлений, ими окрашена разработка темы богатства в приведенной выше первой записи к рассказу в записной книжке. Это заставляет думать, что истоки замысла рассказа связаны с послесахалинским периодом.

О полемике по поводу рассказа «Случай из практики» в московской читательской среде рассказал Чехову в письме от 22 января 1899 г. Н. Н. Тугаринов, студент, знакомый по Ницце: «У нас в Москве за последнее время много было разговоров и споров по поводу Вас под влиянием постановки „Чайки“, появления в „Рус<���ской> м<���ысли>“ „Случ<���ая> из практики“ и Вашего рассказа „Новая дача“ – в „Рус<���ских> вед<���омостях>“ – 3/4 восхищалось и млело, а другие, наоборот, брюзжали < … > „Ах, нам бодрости, бодрости нужно!“ – Разве у Чехова Вы не нашли ничего бодрящего, – спрашиваю я. Ответ: „Вот Вам „Случай из практики“ – где же тут найти бодрости, здесь всё мертво…“ Раз им захотелось „бодрости“, то я развернул книгу и на стр. 197 прочел своим оппонентам следующ<���ие> строки о думах д-ра Королева: „И он знал, что сказать ей < … > и только ждала, чтобы кто-нибудь, кому она верит, подтвердил это“ … Пошли крики: „Да, хорошо советовать!..“ и т. п. Как видите, тяжело быть писателем самостоятельным и не пляшущим по дудке тех, которым сегодня захотелось „бодрости“, завтра – севрюжины с хреном etc.!..» ( ГБЛ ; Из архива Чехова , стр. 244).

Высоко оценил «Случай из практики» Горбунов-Посадов в письме Чехову от 24 января 1899 г.: «А „Случай на практике“ – это ухающее „чудище“ с заключенным в нем мильоном каторжн<���ого> труда, неизвестно для чего совершающегося, – это превосх<���одная> вещь, вызывающая на самые нужные мысли и чувства» ( ГБЛ ; Изв. АН СССР, ОЛЯ, 1959, т. XVIII, вып. 6, стр. 518).

«Случай из практики» сразу же вызвал отклики в печати.

25 декабря А. М. Скабичевский в обзоре текущей литературы рассмотрел рассказ, полемизируя с теми, кто представляет себе капиталистический строй Западной Европы как «последнее слово прогресса и единственный и неизбежный путь к спасению человечества и к будущему насаждению земного рая» («Сын отечества», 1898, № 350). По мнению Скабичевского, этот капиталистический строй в России – «нечто совсем иное, крайне жалкое и подчас совершенно бессмысленное и несообразное. Вот г. Чехов и представляет нам в своем маленьком рассказике образчик поразительной нелепости капиталистического фрукта, возросшего на русской почве». Невозможно, говорит Скабичевский, убедить, что «в этом нелепом сумбуре лежит спасение человечества и таятся зародыши новой жизни!»

В противоположность Скабичевскому, который извлекает из чеховского рассказа экономические истины и использует художественное произведение в иллюстративных целях, А. Л. Волынский (Флексер) сосредоточивает внимание не на сфере изображения, а на настроении рассказа, придавая ему символический смысл (А. Л. Волынский . Борьба за идеализм. Критические статьи. СПб., 1900). «„Случай из практики“, – пишет он, – вещь недоделанная, местами смутная, как сон, и, тем не менее, преисполненная благодатных для искусства настроений» (стр. 340). Ценность этого произведения, с его точки зрения, несмотря на то, что «художественная сторона рассказа не отличается особенно выдающимися достоинствами», заключается в идее грядущего духовного воскресения, противопоставленного жуткому кошмару реальной современной жизни: «Можно сказать, что весь рассказ – с его ночным мраком, с жутко светящимися фабричными окнами и расплывающимися кошмарами богатой молодой девушки, – проникнут скрытою мечтою о каком-то воскресном утре, о каком-то новом возрождении или, вернее сказать, о духовном перерождении людей < … > Воскресное утро – какой живой символ, вылившийся из встревоженной души чуткого современного человека» (стр. 340–341).