Петр Боборыкин - Однокурсники

А то начались бы непременно кисло-сладкие разговоры — и все об одном и том же.

Он — ревнивец! Его характер выказался только теперь, когда пошла настоящая жизнь. И она чувствует, что не нынче завтра надо будет сказать ему: "Знай, что я от сцены ни под каким видом не откажусь… Если ты будешь такой же и мужем — лучше нам не связывать друг друга".

Он — хороший, честный и умный; но днями — скучный, а когда дуется, то даже очень несносный.

Наверное, он будет подбивать ехать вместе на зимние вакации. А ей этого совсем не хочется. Она писала отцу — как ей теперь хорошо в Москве. А тут святки, театры, концерты, катанье на «голубях» — парных санях за заставу. Один он не поедет и будет здесь торчать без всякой надобности.

Вот и сегодняшний визит к Пятову…

Она не скрывает, ничего не делает тайно; но скажи она ему вчера, что Элиодор ждет ее, — наверное, было бы объяснение.

Конечно, Пятов оставит ее завтракать.

Это еще в первый раз. Но почему же она не может позволить себе этого?

Потому только, что ревнует жених?

Тогда надо бросить свою артистическую дорогу и сделаться ординарной курсисткой, с перспективой получить место учительницы там, где Заплатин будет чиновником или помощником присяжного поверенного.

"Элиодору" — она так его называла про себя — она сильно нравится; но он фатоват, слишком высокого мнения о себе и думает, вероятно, что «противостоять» ему трудно.

Пока он ухаживает не глупо, интересуется ее успехами в школе, хвалит ее умело — она уже декламировала ему, — ведет себя, как товарищ Заплатина должен себя вести с его невестой.

Но пальца ему в рот не клади. Ей не трудно следить за собою, когда они с глазу на глаз, потому что он ее совсем не волнует.

Глупый Ваня не хочет понять — до какой степени такой «меценат» может ей быть полезен — не только теперь, когда она ученица, но и потом, при выходе на сцену.

Если такими пренебрегать, так лучше идти в сестры милосердия.

— Вот и я! Не задержала вас?

С этими словами Надя входила в кабинет Пятова, держа тетрадку в руке.

Он не выпустил ее руки из своей и спросил, играя глазами:

— Позволите поцеловать?

Каждый раз он это спрашивал, и в присутствии жениха, и без него.

Это ей нравилось. Другой бы «чмокнул» прямо, без всякого позволения.

— Работа готова. Думали — я буду тянуть?

— Удивительно, Надежда Петровна, как у вас хватает времени.

— Видите, хватает.

— Благодарю вас…

Он пригласил ее присесть на маленький диванчик и сам сел рядом.

— Знаете… я что хотел вам сказать? — начал он, заметно любуясь ею. — Вам что же утруждать себя переводом тех отрывков, для работы Заплатина… Это для вас слишком сухая материя. У меня найдутся еще вещи в таком же роде… И это поставит вас гораздо самостоятельнее… хотя милейший Иван Прокофьич и имеет некоторые на вас права.

— Какие это? — возразила Надя и даже сверкнула глазами.

— Жених!

— Это недостаточно.

Помолчав, он потише спросил ее:

— Он, кажется, не в особенном восхищении, что вы нашли свое истинное призвание?

— Пускай его!

Может быть, ей не следовало так отвечать.

Пятов взял тотчас же ее руку.

— Это вас не смущает, Надежда Петровна?

— Мы уже достаточно объяснились. Нового от него ничего не услышу.

И этого, быть может, ей не следовало говорить. Но ей приятно было сознавать себя вполне свободной личностью.

— Но если оно так пойдет, — продолжал все тем же ласково-интимным тоном Пятов, — перед вами встанет более серьезный вопрос.

— Я понимаю, Элиодор Кузьмич, что вы хотите сказать. Это уже его дело!

— С таким мужем вы не будете свободны. И до поступления на сцену, слушательницей драматических курсов… вы уже будете стеснены.

— Чем же? — Как чем? А если Заплатин будет — когда кончит курс — настаивать на свадьбе… не захочет ждать целых два-три года? Вы об этом разве не думали?

— Об этом… нет! У нас есть, кажется, две замужних. Но тогда какое же ученье?..

— Именно!

И тут только она спросила себя мысленно:

"Зачем он меня дразнит этими вопросами?"

— Простите… я не хочу вас смущать… но я так ценю в вас будущую артистку…

— Не раненько ли, Элиодор Кузьмич?

— Вовсе нет! Вы сами знаете — как вас сразу стали и там ценить.

И, точно это было между ними условлено, он, вставая, спросил:

— Угодно перейти в столовую? Завтрак готов.

Были опять удивительные закуски, бутылки старого вина в корзинах и "холодное".

Но Надя была с самого начала завтрака настороже. От простых вин она отказывалась, а шампанского выпила всего один стаканчик.

Пятов стал даже огорчаться.

Ей надо иметь "свежую голову" для вечернего класса.

Сегодня она произносит монолог из "Девы Орлеанской".

— У вас еще целый день впереди, — упрашивал

Элиодор. — Отдохнете в сумерках. Еще один стаканчик холодненького…

Когда он угощал, в его интонации слышался ей купчик.

И вообще, она в таком тет-а-тет, за завтраком, в его собственных «чертогах» — нисколько не увлекалась им.

Инстинкт подсказывал ей, что этот «интеллигент» из Китай-города, готовящий книгу об "эстетических воззрениях Адама Смита" — несомненно увлечен ею. Его глаза, губы, вся повадка, тон — все это выдавало его. Да он и не считал нужным скрывать то, как она ему нравится.

Его сдерживало в разговоре только то, что он — бывший

"однокурсник" ее жениха; но сегодня он уже несколько раз подходил к вопросу ее будущей свободы, как артистки, и если не на словах, то глазами добавлял:

"С какой стати вы хотите связать свою судьбу, да еще выбрав себе в мужья такого похмурого, заурядного малого, как ваш Ваня?"

Не без умысла поставила она ему щекотливый вопрос: как это так случилось, что он — товарищ Заплатина по курсу — остался "цел и невредим" и благополучно сдал свой государственный экзамен?

Она хотела ему показать, что миллионы, в ее глазах, не все, что ее жених, хотя он и заурядный студент, и сын провинциального купца третьей гильдии, но у него есть принципы, и он всегда способен поступиться своей свободой за то дело, которое считает правым.

Пятов даже немного покраснел и стал на особый лад ухмыляться, поглядывая на игру пенистого вина в его стаканчике.

— Ваш Ваня, вероятно, немало вам рассказывал про эту историю. Ну, конечно, и насчет меня прохаживался в известном тоне?

— О вас ровно ничего не говорил, — ответила Надя, поглядывая на него вбок, и в это время чистила золотым ножом грушу.

— Будто?

— Уверяю вас. До приезда сюда я не слыхала ни разу вашего имени, когда мы по целым дням говорили.

— Почему же так?

— Вероятно, потому, что он не хотел вас осуждать, Элиодор Кузьмич.

Пятов выпрямил свою толстую грудь и выпил залпом все, что было в стакане.