Хорас Маккой - Лучше бы я остался дома

Утром мне сообщили, что меня обвиняют еще и в содействии побегу. Та записка, что Дороти написала Моне на прощание и где черным по белому значилось, что я настоящий друг и раздобыл ей двадцать долларов, – эта записка превратилась в тягчайшую улику, как только полиция выяснила, кто такая Дороти.

Около десяти меня пришли навестить Мона с адвокатом. Звали его Холбрук. Когда я ему рассказал, как все произошло, он воспринял услышанное крайне пессимистически.

– Нам вообще не за что ухватиться, – сказал он. – Можем, конечно, доказать, что вы не имели ничего общего с угоном машины, это так, но второе обвинение гораздо более серьезное. Не хотел бы, чтобы вы питали необоснованные надежды, лучше знать точно, что у них против вас есть. Пока все складывается неважно.

– Но я ведь не пытался преступить закон, – защищался я. – Только дал ей денег, так что все остальное к ней.

– Я знаю, знаю, – буркнул Холбрук. – Вы действовали чисто импульсивно. Но деньги вы ей действительно дали, а когда вас арестовала полиция, заявили, что машину угнали вы и что она не имеет с этим ничего общего.

– Но вам же ясно, почему я так поступил, правда?

Он усмехнулся:

– Это ясно и полиции – теперь. Вы пытались помочь ей скрыться. Приступ героизма, который вас охватил, нам тут ничем не поможет. – Он обернулся к Моне. – Вам, надеюсь, это понятно?

– Да, – кивнула Мона.

– Значит, выручить меня отсюда, сделать так, чтобы меня отпустили, вы не можете? – спросил я.

– С этим ничего не получится.

– Но, черт побери, – возмутился я, – я не хочу оставаться за решеткой!

– Могу только обещать, – заявил Холбрук, – что постараюсь добиться скорейшего рассмотрения вашего дела. Когда будет установлен размер залога, вы сможете отсюда выйти. Не раньше. Знаете вы кого-нибудь, кто бы внес за вас залог?

Я покачал головой.

– А вы? – повернулся он к Моне.

– Сколько это может быть?

– Не знаю. Полагаю, однако, что не больше двух с половиной тысяч.

– Возможно, я кого-нибудь найду, – сказала Мона. – В какой суд поступит дело? Я имею в виду, к какому из судей попадет оно в руки.

– Ох, этим пока вообще не забивайте голову.

– Я хочу знать, – стояла на своем Мона.

– Пока что это неизвестно, – вздохнул Холбрук. – Нужно подождать, когда дело кому-то распределят. Судей с полдюжины, так что, кому оно достанется… А зачем вам это?

– Ну, понимаете, – медленно начала Мона, – хорошо бы дело досталось судье, который предпочел бы взглянуть на него скорее с человеческой точки зрения, чем с чисто юридической.

Адвокат скептически покачал головой;

– Это действительно могло бы помочь, если бы нам как-то удалось протолкнуть ваше дело к такому судье.

– Значит, мы его протолкнем, – решила Мона.

Достав из сумочки банкноту в пять долларов, она подала ее мне.

– Возьми – пригодится.

– Зачем? – спросил я.

Холбрук дотянулся и забрал банкноту из моей руки.

– Нет ли у вас пяти по доллару? – спросил он Мону.

– Какая разница?

Он улыбнулся:

– Большая. Так гораздо безопаснее.

Мона порылась в сумочке, нашла три доллара с мелочью и протянула мне.

– Когда будете что-то покупать, платите всегда целым долларом, – посоветовал Холбрук, вернул Моне пятерку и взглянул на меня. – Выше голову, и надейтесь на нас. Вытащим вас отсюда, как только получится.

– Тебе ничего не нужно? – спросила Мона.

– Нет.

– Завтра я снова приду.

– А как ты это устроишь? Тебе же на работу.

– Как-нибудь устрою. – Она похлопала меня по руке, и они с адвокатом собрались уходить.

Я следил за ними, пока они в коридоре не завернули за угол и не скрылись из виду. Потом перешел на другую сторону камеры, к окну. Тюрьма размещалась во Дворце юстиции, и я находился на двенадцатом этаже. Из окна я видел часть Лос-Анджелеса, квартал оптовых торговых складов, железнодорожные пути и грузовые составы. Вам ясно, о чем я мечтал, когда видел те грузовые составы?

Что до Голливуда, его не было видно совсем. Он был с другой стороны, у меня за спиной.

Стояло лето, лето в Джорджии. Батч Зигфрид и я лежали навзничь на берегу Кроу-Крик. Только что мы плавали в глубоком затоне, где водилась самая крупная рыба, а теперь лежали на траве в тени высокого вяза.

– Ральф…

– Что?

– Кем ты хочешь быть, когда станешь большим?

– Не знаю. Может, моряком. А кем ты?

– Не знаю.

– Тогда зачем спрашивать?

– Не знаю.

Было так чудесно там блаженствовать. Сквозь ветви и листья вяза видны были ослепительное голубое небо и плывущие по нему редкие белые облачка. Слышно было, как поют птицы и жужжат и стрекочут насекомые.

– Ральф… а сколько отсюда до Нью-Йорка?

– Не знаю. Почему ты все время спрашиваешь? Отстань хоть на минуту и помолчи.

– Я как раз думал…

– О чем?

– О Нью-Йорке.

– А что тебе до Нью-Йорка?

– Ничего. Только я подумал, что хотел бы поехать туда.

– Когда будешь большой, поедешь. Папа тебя возьмет.

– Да плевал я… Так я не хочу.

Повернувшись на бок, я взглянул на него. А голову подпер ладонью.

– Ты часом не сдурел? Как же ты иначе попадешь?

– Если я туда поеду с папой, то придется вернуться. А я хочу там остаться. Не хочу я торчать в магазине.

– Ты серьезно? Ведь тебе достанется все, что душе угодно: и роликовые коньки, и велосипеды, и рыбацкие снасти. Нет, ты точно сдурел!

– Хочу быть, как ты. Ты делаешь, что хочешь, что тебе нравится. Но, когда я иду купаться или рыбу ловить, каждый раз приходится красться из дому как вору.

И тут внезапно над нами выросла фигура мистера Зигфрида.

– Немедленно потрудись встать и одеться! – рявкнул он на Батча. – Я стараюсь вовлекать тебя в дело, а ты все время где-то шляешься.

Я вскочил и прыгнул в реку, потому что испугался, что он заберет и меня.

– А ты перестань приучать моего сына бездельничать! – закричал он вслед. Я нырнул под воду, а когда выныривал, врезался во что-то головой, да так, что искры из глаз посыпались. Думал, это корень вяза, и поднял руку, чтобы ухватиться за него, но увидал, что это металлическая койка надо мной.

– Ну, вот он, – сказал надзиратель.

Я огляделся и увидел миссис Смитерс.

– Привет, мой мальчик! – сказала она и просунула руку сквозь решетку.

Я одурело сидел на койке и никак не мог прийти в себя. Потом кинулся к решетке и пожал ей руку.

– Ах ты несчастный мой мальчик! – вздохнула она. – Я так торопилась, чтобы успеть сюда. Только что прочитала об этом в газетах.

– Спасибо, – сказал я. – Как любезно, что вы пришли меня навестить.

– Понимаешь, произошла странная вещь. Вчера в «Коронадо» я все время чувствовала – что-то не в порядке. Не знала, что бы это могло быть и кого это могло касаться, – просто странное предчувствие. И вот оно что!…