Джон Пассос - Три солдата

Гэнслоу нервно шагал из угла в угол.

– Как будто кто-нибудь был когда-либо свободен, – бормотал он.

– Прекрасно, играйте словами, играйте! Вы можете доказывать, что угодно, если хотите. Разумеется, трусость – самая лучшая политика для того, кто хочет выжить. Человек, у которого сильнее всего развита жажда жизни, – первый трус. Продолжайте!

Голос Эндрюса звучал резко и возбужденно и временами срывался, как голос еще неокрепшего мальчика.

– Энди, скажи, ради Бога, что с тобой случилось? Ей-ей, я не в состоянии уйти отсюда, оставив это так.

– Будь спокоен, я найду выход, Гэнни. Может быть, я встречусь с тобой в Сирии, переодетый арабским шейхом! – Эндрюс возбужденно засмеялся.

– Если бы мне казалось, что я смогу принести какую-нибудь пользу, я бы остался… Но я ничего не в состоянии сделать. Каждый занят устройством своих личных Дел, на свой собственный дурацкий лад…

– Прощай, Уолтерс…

Гэнслоу подошел к кровати и протянул Эндрюсу руку.

– Смотри же, старина, будь осторожен, слышишь? И пиши мне в американский Красный Крест, в Иерусалим. Я буду чертовски беспокоиться о тебе, честное слово.

– Не беспокойся, мы теперь будем путешествовать вместе, – проговорил Эндрюс, поднявшись на постели и протягивая руку Гэнслоу.

Они слышали, как шаги Гэнслоу отзвучали на лестнице и потом на мощеном дворе.

Уолтерс пододвинул свой стул к кровати Эндрюса.

– Слушай, поговорим теперь как мужчины, Эндрюс. Если даже ты хочешь разбить свою жизнь, ты не имеешь на это права. У тебя есть семья, а потом… Разве ты лишен патриотизма? Вспомни, что на свете существует такая вещь, как долг.

Эндрюс сел на кровати и сказал глухим, злым голосом:

– Я не могу объяснить этого… Но я никогда не надену больше военной формы, поэтому, умоляю, покончим с этим.

– Прекрасно, делай, как хочешь, черт с тобой! Я больше не вмешиваюсь.

Уолтерс вдруг впал в ярость. Он начал молча раздеваться. Эндрюс лежал некоторое время на спине, глядя в потолок, потом тоже разделся, погасил свет и лег в постель.

Улица Пти-Жардэн – короткая улочка в районе, занятом товарными складами. Серая стена без окон тянулась по одной стороне улицы; на другой стороне сгрудились три старых дома, прислонившиеся друг к другу, так что казалось, будто крайние дома стараются из всех сил поддержать мансардную крышу центрального дома. Позади них возвышалось огромное здание с рядами темных окон.

Когда Эндрюс остановился и осмотрелся, он увидел, что улица совершенно пустынна. Зловещее безмолвие, висевшее над городом с того момента, как он вышел на улицу из своей комнаты, близ Пантеона, здесь, казалось, дошло до кульминационного пункта. В тишине он мог слышать мягкий звук шагов собаки, перебегавшей в отдалении через улицу. Дом с мансардной крышей был помечен восьмым номером. Фасад нижнего этажа был когда-то выкрашен в шоколадный цвет. На грязном окне около дверей было выведено белым: «Питейный дом».

Эндрюс толкнул дверь – она легко открылась. Где-то в глубине продребезжал звонок, оглушительно громкий в тишине улицы. На стене противоположной двери находилось испещренное пятнами зеркало, по стеклу которого звездой расходилась трещина; под ним стояли скамейка и три столика с мраморными досками.

Цинковая стойка заполняла третью стену. В четвертой стене была стеклянная дверь, заклеенная газетной бумагой. Эндрюс подошел к стойке. Звон колокольчика замер. Он ждал. Странное тревожное состояние овладело им. о всяком случае, подумал он, он зря тратит время; он должен действовать, если хочет устроить свое будущее. Он прошел к выходной двери. Колокольчик зазвенел снова, когда он открыл ее. В ту же минуту из двери, заклеенной бумагой, вышел человек. Это был толстый чина, в белой рубашке, с темными пятнами под мышками, туго стянутой у талии эластичным поясом, поддерживавшим желтые вельветовые брюки. Лицо у него было дряблое, зеленоватого оттенка; черные глаза его пристально глядели на Эндрюса сквозь голые веки; они казались какими-то длинными щелями над скулами. «Это и есть Ходя», – подумал Эндрюс.

– Ну? – сказал мужчина, занимая свое место за стойкой и широко расставив ноги.

– Пива, пожалуйста, – сказал Эндрюс.

– Нет пива.

– Тогда стакан вина.

Человек кивнул головой и, не спуская глаз с Эндрюса, крылся опять за дверью. Минуту спустя появился Крисфилд. Волосы у него были спутаны; он зевал и протирал кулаками глаза.

– Я только что встал, Энди. Пойдем внутрь.

Эндрюс последовал за ним через маленькую комнатку, заставленную скамейками и столиками, в коридор, в котором аммиачный запах щипал ему глаза, и поднялся по лестнице, покрытой грязью и мусором. Крисфилд отпер дверь, выходившую прямо на лестницу, и они вошли в большую комнату, окно которой выходило во двор.

Крисфилд осторожно закрыл дверь и, обернувшись, с улыбкой посмотрел на Эндрюса.

– Так ты тут живешь?

– Нас целая орава живет здесь.

Большая кровать, ничем не покрытая, на которой спал, завернувшись в одеяло, мужчина в темно-оливковом костюме, составляла всю меблировку комнаты.

– Нас трое спит на этой кровати, – сказал Крисфилд.

– Кто это? – воскликнул, приподнявшись, человек.

– Не беспокойся, Эл, это мой товарищ, – сказал Крисфилд. – Он снял форму.

– Господи, у вас хватило мужества? – сказал Эл.

Эндрюс пристально взглянул на него. Полотняная тряпка, в нескольких местах смоченная кровью, была обвязана вокруг его головы, а забинтованная рука его была подвешена. Рот его страдальчески искривился, когда он медленно опускал голову на постель.

– Товарищ, что ты с собой сделал? – воскликнул Эндрюс.

– Хотел вскочить на товарный поезд в Марсель.

– Для этого нужна практика, – сказал Крисфилд; он сел на кровать и начал снимать с себя сапоги. – Я опять лягу в постель, Энди. Я смертельно устал – всю ночь рубил капусту на рынке. Они дают там работу, не спрашивая, кто ты и откуда. Дай папиросу.

Эндрюс сел на постель в ногах у Крисфилда и бросил ему папиросу.

– Хотите курить? – спросил он Эла.

– Нет, я не могу курить. Я чуть с ума не схожу из-за этой руки. По ней проехало колесо… Я отрезал бритвой то, что осталось от мизинца.

Эндрюс видел, как пот катился с его лица, когда он говорил.

– Этот бедняга здорово намучился, Энди. Мы боялись позвать доктора, а сами не знали, что нужно сделать.

– Я достал немного чистого спирта и промыл им раны. Инфекции нет. Я думаю, что все сойдет благополучно.

– Откуда вы, Эл? – спросил Эндрюс.

– Из Сан-Франциско. Ах, я попробую заснуть. Я не сомкнул глаз ни на минуту целых четыре ночи.

– Почему вы не приняли веронал или что-нибудь в этом роде?

– Денег нет, Энди, цента нет лишнего.

– О, если бы были деньги, мы жили бы по-царски, – сказал Эл с нервным смешком.