Уильям Сароян - Генезис

Никогда со дня сотворения мира (ни до, ни после ни вообще) не жил на свете человечек по имени Харкос со стеклянным от рождения левым глазом и лошадиным хвостом. А теперь живет. Это непостижимое Богово детище способно было, да и сейчас может, находиться одновременно и тут, и там, и везде, так что не важно, в какой бы год, день или час вы ни жили – Харкос был рядом, возможно, в чьем-нибудь неповторимом обличье, не исключено, что и в вашем собственном.

Рассказывать о том, как этот буйный молодой человек появился на свет – долгая история, которая начинается, как и положено, со священного ничто, благоговейной пустоты и религиозного безмолвия, в славном нулевом году. Позавчера.

Однажды унылым январским утром вселенская пустота стала такой необъятной и истеричной, что из нее стали выскакивать крохотные взбалмошные частицы материи, невидимые невооруженным глазом. Пустота с облегчением вздохнула, а безмолвие взревело, как буря: грянул гром, хлынул дождь, посыпал град, захлюпала слякоть, и, как обычно, на смену им пришли добродетельные снег и сон. Они длились мгновение, исчисляющееся веками, а в это время маленькие частички материи встретились, как-то сами по себе, к тому же нашлось где-то место (хотя одному Богу известно где), в котором существовало множество частиц материи покрупнее. И все это во мгле. В неподвижности. И вечном совершенстве.

Потом что-то не заладилось. И никто не знает почему, даже я. Просто все пошло наперекосяк. Одна святая промашка за другой. Как-то поздним декабрьским вечером самая крупная из частиц начала светиться, излучая жар и свет, а потом зашевелилась. Страшный жар, испускаемый этим телом, привел в движение все другие неподвижные тела, и они принялись описывать широкие круги вокруг него, и с тех пор только этим и занимаются. Светящееся тело стали величать Солнцем. Еще одно нарекли Луной. А то, на котором мы с вами обитаем, называется Земля. Оно является одним из самых заштатных тел во всей округе, и если оно хоть что-нибудь да значит, так это Харкос виноват – человек со стеклянным глазом и лошадиным хвостом. Единственный сын Божий.

Жар Солнца сразу же стал причиной всего сущего, особенно в сочетании с другими важными вещами: пневматикой космоса и воздуха (отсюда – дыхание), а также землей, водой и т. д. В результате возникла такая штука, как перемена (поэтому мы смертны), а также рост, грандиозное начало и конец. Ныне, присно и во веки веков. И все это от Бога.

Все вещества подвержены изменениям – отсюда новизна и то, что называется «привет-что-новенького», как поется в американской песенке: «Да вот, не могу танцевать – муравьи в штаны набились».

На костях одного мертвого тела зародилось, выросло и умерло другое. Тление и распад множества мертвых породили новые жизни, и вот теперь полюбуйтесь – одни разгуливают в цилиндрах и фраках, другие в – противогазах. Одни ведут разговоры, другие – мычат.

Как этот не знающий удержу юноша появился на свет – я уже сказал, – долгая история, берущая начало ниоткуда и отовсюду; ни с того ни с сего, и очень даже с того; каждый раз, и ни разу; и, само собой, бесконечная, хотя миллионы его подобий умирают на миллионы ладов каждый год.

Однажды милым августовским днем печальный электрон слонялся без дела по пустынной улице, проложенной в прогнившей ветке, как вдруг у ручья на глаза ему попалась молекула такой дивной красоты, что он набросился на нее самым что ни на есть разнузданным образом. Молекула посопротивлялась вполсилы, а затем последовало их соитие, в котором неразрывно сплелись элементы трагедии и восторга. И с тех самых пор они занимаются любовью в этом чрезвычайно запутанном мире, став одновременно добром и злом, радостью и печалью, красотой и безобразием, благородством и низостью.

Короче. Хотя одинокий электрон был движим духом и энергией, его порыв диктовался мотивами чисто плотскими, или материальными, если хотите, вызывая у обоих любовников жгучую досаду, которая, в свою очередь, трансформировалась в нечто известное ныне, как «артикуляция», «язык» или Слово (начало всех начал, как вы знаете), а также – сознание: истоки греха и невинности, Бога и религии; философии; времени и пространства, науки и статистики; и все, что угодно. Аминь.

1938