Оноре Бальзак - Темное дело

— Это неосуществимо, — сказал Борден, — об этом и думать нечего. С тех пор как общество изобрело Правосудие, ему никогда не удавалось предоставить несправедливо обвиняемому такие же возможности, какими располагает чиновник в борьбе с преступлением. Правосудие не двусторонне. У защиты нет ни шпионов, ни полиции, она не располагает никакой общественной силой, действующей в интересах ее клиентов. Единственное, чем располагает невинность, — это здравым смыслом; но здравый смысл, если и может повлиять на судей, часто оказывается бессильным в отношении предубежденных присяжных. Против вас вся страна. Восемь присяжных, утвердивших обвинительное заключение, — владельцы национализированных земель. Среди присяжных мы опять-таки встретим на суде людей, которые купили национальное имущество или торгуют им, или же чиновников. Словом, присяжные будут маленовские. Поэтому надо выработать строгий план защиты, — и не уклоняйтесь от него, хотя бы вам и суждено было погибнуть, при всей вашей правоте. Вас осудят. Мы кассируем приговор и постараемся задержать дело в кассационном трибунале как можно дольше. Если мне тем временем удастся добыть какие-нибудь доказательства в вашу пользу, вы сможете просить о помиловании. Вот вам анатомическое вскрытие этого дела и мое суждение о нем. Если мы восторжествуем (а в суде все возможно) — это будет чудо. Но ваш адвокат, больше чем кто-либо из всех мне известных, способен совершить это чудо. И я ему в этом помогу.

— У сенатора, вероятно, есть ключ к этой загадке, — сказал г-н де Гранвиль, — ибо мы всегда знаем, кто таит на нас злобу, и затем, за что именно. Подумайте только: в конце зимы он уезжает из Парижа, появляется в Гондревиле один, без свиты, сидит там целые дни с глазу на глаз со своим нотариусом и, так сказать, сам отдается в руки пяти неизвестных, которые похищают его.

— Разумеется, — согласился Борден, — его поведение не менее странно, чем наше; но как перед лицом целой страны, настроенной против нас, стать из обвиняемых обвинителями? Для этого нужна благожелательность правительства, его содействие и в тысячу раз больше улик, чем в обычном судебном деле. Я вижу здесь несомненную преднамеренность ваших неизвестных врагов, и притом самую изощренную, ибо они знали об отношении Мишю и господ де Симезов к Малену. Не произнести ни слова, ничего не украсть — в этом сказывается высшая осторожность. Тут под масками скрываются вовсе не простые грабители, тут что-то совсем другое. Но попробуйте сказать все это присяжным, которые будут вас судить!

Подобная проницательность в делах частных лиц, благодаря которой прославилось немало адвокатов и судей, изумляла и приводила Лорансу в смятение. Сердце ее сжалось от этой страшной логики.

— На сто уголовных дел, — продолжал Борден, — не найдется и десятка, которые правосудие распутало бы до конца, и, пожалуй, окажется добрая треть таких, тайна которых остается нераскрытой. А ваше дело — из числа тех, что неразрешимы ни для обвиняемых, ни для обвинителей, ни для суда, ни для публики. Что же касается императора — у него много других, более важных забот, чем спасение господ де Симезов, даже если они и не собирались его свергнуть! Но кто же все-таки так зол на Малена? И чего, собственно, от него хотят добиться?

Борден и г-н де Гранвиль переглянулись; казалось, они не верят в правдивость Лорансы. И среди тысячи мук, выпавших на долю девушки, это недоверие причинило ей особенно жгучую боль: она бросила на защитников такой взгляд, что они устыдились своих сомнений.

На другой день защитникам был вручен обвинительный акт, и они получили возможность сноситься с арестованными. Борден сообщил родственникам, что шестеро обвиняемых, говоря профессиональным языком, держатся очень хорошо , как и подобает порядочным людям.

— Господин де Гранвиль будет защищать Мишю, — сказал Борден.

— Мишю? — воскликнул г-н де Шаржбеф, удивленный этой переменой.

— В нем — самый узел дела, и именно здесь кроется главная опасность, — пояснил старый прокурор.

— Если наибольшая опасность грозит ему, такое решение мне кажется вполне правильным, — согласилась Лоранса.

— Мы еще все взвесим, еще тщательно изучим все шансы на спасение, — сказал г-н де Гранвиль. — И если оно нам удастся, то лишь благодаря тому обстоятельству, что господин д'Отсэр приказал Мишю заменить один из столбов ограды вдоль нижней дороги и что в лесу был замечен волк, ибо в уголовном суде все зависит от прений, а прения будут развертываться вокруг мелочей, которые, как вы увидите, приобретут непомерное значение.

Лоранса впала в состояние глубокой душевной подавленности, которое всегда охватывает деятельных и мыслящих людей, когда они убеждаются в бесполезности действия и мысли. Теперь речь шла уже не о том, чтобы свергнуть человека или правительство при помощи преданных людей, фанатических единомышленников, объединившихся под покровом тайны: теперь все общество вооружилось против нее и ее кузенов. Нельзя в одиночку взять приступом тюрьму, нельзя освободить узников, которые окружены враждебным населением и находятся под надзором полиции, особенно бдительной из-за мнимой дерзости преступников. Поэтому, когда молодой защитник, испуганный подавленностью этой благородной и отважной девушки, лицо которой говорило о полном душевном оцепенении, попробовал ее приободрить, она ответила ему:

— Я молчу, я страдаю и жду.

Ее голос, жест и взгляд придали этим словам такое величие, которому недоставало только более широкой арены, чтобы прославиться в веках. Несколько мгновений спустя старик д'Отсэр говорил маркизу де Шаржбефу:

— Я ли не старался для моих несчастных сыновей! Ведь я уже скопил около восьми тысяч ливров государственной ренты. Если бы они согласились служить, они уже достигли бы высоких чинов и могли бы удачно жениться. А теперь все мои планы рушатся.

— Как можете вы думать об их материальных интересах, когда речь идет об их чести и жизни, — возразила его жена.

— Господин д'Отсэр заботится обо всем, — заметил маркиз.

Пока обитатели Сен-Синя ждали разбора дела в уголовном суде и тщетно добивались свидания с заключенными, в замке, под покровом глубочайшей тайны, произошло событие огромной важности. Сразу же, после того как присяжные обвинения допросили Марту, она вернулась в замок; показания эти дали так мало, что общественный обвинитель не вызвал ее в суд. Как все крайне чувствительные люди, бедная женщина находилась в столь угнетенном состоянии, что вызывала жалость; она сидела в гостиной с мадмуазель Гуже. Ей, как, впрочем, и самому кюре, да и всем, кому было неизвестно, как провели тот роковой день обвиняемые, невиновность их представлялась сомнительной. Временами Марте казалось, что Мишю, его хозяева и Лоранса совершили что-то над сенатором, чтобы отомстить ему. Несчастная женщина отлично знала, сколь предан Мишю своим господам и что из всех обвиняемых именно ему грозит наибольшая опасность как в силу предшествующих событий, так и вследствие той роли, которую он, несомненно, сыграл при нападении. Аббат Гуже, его сестра и Марта терялись в догадках; но они так много размышляли об этом, что в конце концов готовы были принять первое попавшееся, совершенно необоснованное предположение. Состояние абсолютного сомнения, провозглашенное Декартом, так же невозможно для человеческого ума, как пустота — для природы, и умственная работа, которая привела бы к такому сомнению, была бы, подобно действию пневматического насоса, явлением исключительным и уродливым. Какой бы области мы ни коснулись, мы всегда чему-нибудь да верим. Кроме того, Марта так боялась, что обвиняемые действительно виноваты, что ее страх был равносилен вере, и это умонастроение оказалось для нее роковым. Пять дней спустя после ареста молодых дворян, часов в десять вечера, когда она уже ложилась спать, ее мать, пришедшая сюда пешком с фермы, кликнула ее со двора.