Оноре Бальзак - Шуаны, или Бретань в 1799 году

— Разрази меня гром! На бочке с порохом не курят, граждане. Храбриться не вовремя — все равно что воду решетом носить.

И, наклонившись к своему адъютанту, он шепнул ему на ухо:

— Майор, незаметно подойдите к этому разбойнику и будьте готовы при первом подозрительном движении проткнуть его шпагой. А я приму меры к тому, чтобы должным образом поддержать разговор, ежели наши невидимки вздумают его завести.

Жерар слегка наклонил голову в знак повиновения, затем принялся рассматривать уже знакомые нам виды куэнонской долины. Казалось, он хотел получше разглядеть их и двигался, так сказать, сам по себе, без всякого тайного умысла, но, попятно, пейзаж занимал последнее место в его наблюдениях. Со своей стороны Крадись-по-Земле ничем не показывал, что маневр офицера опасен для него. Он поигрывал своим длинным кнутом, как будто ловил удочкой рыбу в придорожной канаве.

В то время как Жерар старался занять позицию возле шуана, командир тихо сказал Мерлю:

— Дайте кому-нибудь из сержантов десяток отборных солдат и лично поставьте их над нами, на вершине холма — там, где дорога расширяется и идет по площадке: оттуда им будет виден довольно большой кусок пути на Эрне. Выберите такое место, где около дороги нет леса, чтобы сержант мог наблюдать за окрестностью. Из сержантов возьмите Сердцеведа, он толковый парень... Дело нешуточное, я и гроша не дам за наши шкуры, если мы не будем начеку.

Пока Мерль с большой поспешностью выполнял приказание, поняв всю его важность, командир поднял правую руку, и солдаты, которые стояли вокруг и весело болтали, мгновенно умолкли. Другим жестом он приказал разобрать ружья. Когда наступила тишина, Юло посмотрел по обеим сторонам дороги, прислушиваясь с тревожным волнением, словно надеялся уловить заглушенный шум, бряцанье оружия или шаги — предвестники ожидаемой битвы. Его черные, зоркие глаза, казалось, проникали взглядом в самую глубину леса; но, не заметив никаких признаков опасности, он, подобно дикарям, стал осматривать песок на дороге, пытаясь открыть на нем следы невидимых врагов, дерзость которых была ему известна. Отчаявшись найти хоть что-нибудь, что подтверждало бы его беспокойство, он подошел к обочине дороги, тяжело взобрался на косогор и медленно прошелся по его гребню. Вдруг он почувствовал, как необходима его опытность для спасения отряда, и спустился на дорогу. Лицо его еще более омрачилось, ибо в те времена командиры всегда сожалели, что не могут одни взять на себя самые опасные задачи.

Офицеры и солдаты, заметив озабоченный вид своего начальника, которого они любили за характер и ценили за испытанное мужество, поняли, что настороженность старого воина предвещает какую-то опасность; они не могли и подозревать, насколько серьезна эта опасность, но безотчетно замерли на месте затаив дыхание. Подобно собакам, когда они пытаются угадать намерения искусного охотника и, даже не понимая цели приказаний, в точности ему повинуются, солдаты смотрели то на долину Куэнона, то на лес у дороги, то на суровое лицо командира, стараясь прочесть на нем свою участь. Они переглядывались, и не раз улыбка перелетала с одних уст на другие.

Когда Юло сделал обычную свою гримасу, Скороход, молодой сержант, прослывший ротным остряком, тихо сказал:

— Куда же это нас занесла нелегкая? Старый рубака Юло строит постную мину! Прямо как на военном совете!

Юло бросил на него строгий взгляд, и сразу настала тишина, как и подобает в строю. В этой торжественной тишине равномерный звук шагов запоздавших новобранцев, глухой хруст песка под их ногами вносили что-то зловещее во всеобщую тревогу. Это неизъяснимое ощущение могут понять только те, кто в мучительный час ожидания беды чувствовал среди безмолвия ночи, как монотонное повторение какого-нибудь звука усиливает бурные толчки сердца и капля за каплей вливает в него ужас. Юло снова встал посреди дороги и снова спросил себя: «Не ошибаюсь ли я?» В его глазах уже сверкнула молния нараставшего гнева, когда он посмотрел на спокойное и тупое лицо Крадись-по-Земле, но, уловив в тусклом взгляде шуана свирепую иронию, он убедился, что нельзя прекращать спасительные меры. В эту минуту вернулся капитан Мерль, выполнив приказание Юло. Немые участники этой сцены, подобной множеству других сцен, которые сделали эту войну самой драматической из всех войн, нетерпеливо ждали новых впечатлений, сгорая любопытством и надеясь, что другие маневры командира осветят непонятную им военную обстановку.

— Правильно мы сделали, капитан, — сказал Юло, — что в хвосте отряда поставили тех немногих патриотов, которые оказались среди новобранцев. Возьмите с десяток лихих ребят под командой лейтенанта Лебрена и немедленно отведите их в конец отряда — они там подкрепят патриотов и заставят быстрее двигаться все стадо этих гусей, чтобы нам поскорее собрать их вон на том месте, где стоят наши товарищи. Я подожду вас.

Капитан исчез в рядах. Командир поочередно оглядел четырех солдат-храбрецов, известных ему своей сметливостью и проворством, и молча подозвал их: указал на каждого рукой и дружески поманил к себе, быстро помахав пальцем у самого своего носа. Солдаты подошли.

— Вы служили со мной еще при Гоше, — сказал он, — когда мы проучили этих разбойников, которые называют себя королевскими егерями . Вам ли не знать, как они прятались и палили в синих из засады!

В ответ на эту похвалу их опытности все четверо с многозначительным видом кивнули головой. Их героически-воинственные лица выражали беспечную покорность, говорившую, что с начала борьбы, завязавшейся между Францией и Европой, границами их мыслей были — патронташ позади и штык впереди. Плотно сжав губы, словно кисет, стянутый шнурочком, они внимательно и с любопытством смотрели на своего командира.

— Так вот, — сказал Юло, — обладавший искусством говорить живописным солдатским языком, — такие орлы, как вы, не дадут шуанам напакостить нам, а шуаны тут есть, не будь я Юло! Ступайте вчетвером в разведку, прочешите обе стороны дороги. Отряд скоро тронется. Поэтому не зевайте. Постарайтесь не попасть на мушку и разузнайте, что там творится. Да поживей!

И он указал солдатам на опасные вершины у дороги. Все четверо в знак благодарности за доверие приложили руку к старой треуголке, у которой избитое дождями и обмякшее от времени поле загнулось на тулью. Один из четверки, капрал Лароз, хорошо знакомый Юло, сказал ему, звякнув ружьем:

— Мы им сыграем песенку на этой дудочке, командир.

И они отправились — двое направо, а двое налево. Отряд с тайным волнением смотрел, как они исчезли за откосами дороги. Юло разделял эту тревогу: он считал, что посылает разведчиков на верную смерть. Он невольно вздрогнул, когда скрылись из виду их треуголки. С тоской, глубоко затаенной и оттого особенно острой, офицеры и солдаты прислушивались к замирающему звуку шагов по сухим листьям. На войне бывают случаи, когда зрелище четырех человек, рискующих жизнью, вызывает ужас более глубокий, чем тысячи павших у Жемаппа [11] Жемапп — бельгийская деревушка, возле которой 6 ноября 1792 г. молодая армия Первой Французской республики разбила австрийскую армию. . Выражение лиц бывает тогда у солдат столь разнообразным и столь мимолетным, что живописцу приходится обратиться к воспоминаниям участников сражений, а мирным умам — предоставить самим изучать эти драматические лица, ибо бури войны, столь богатые подробностями, невозможно описать полностью без нескончаемых длиннот.