Оноре Бальзак - Шуаны, или Бретань в 1799 году

— Гюден! — крикнул комендант.

Молодой житель Фужера выступил вперед: отряд, вернувшийся с Юло, стоял неподалеку в строю.

— Слушай, мальчик, — вполголоса сказал ему старый солдат, — эта чертова девка решила выдать нам Молодца. Почему? Не знаю. Но все равно, это дело не наше. Возьми с собой человек десять и поставь их в караул, пусть стерегут тупик, в глубине которого стоит дом этой девицы. Да смотри, чтоб ни тебя, ни твоих людей не было заметно.

— Слушаю, командир. Я это место знаю.

— Так вот, сынок, — продолжал Юло, — я пошлю к тебе Скорохода предупредить, когда придет время поиграть саблями. Постарайся сам догнать маркиза, и если тебе удастся убить его, чтобы мне не пришлось расстрелять его судебным порядком, — через две недели ты будешь лейтенантом, или пусть меня не называют Юло. Мадмуазель, вот вам удалец, который не подведет, — сказал он девушке, указывая на Гюдена. — Он хорошо будет нести охрану перед вашим домом, и если бывший пожелает войти туда или выйдет из дверей, этот смельчак не промахнется.

Гюден ушел, взяв с собою десять солдат.

— Вы хорошо понимаете, что делаете? — шепотом спросил Корантен мадмуазель де Верней.

Она не ответила и почти довольным взглядом смотрела, как солдаты под командой сублейтенанта направлялись на бульвар, а другие, по указанию Юло, становились вдоль темных стен церкви Св. Леонарда.

— Несколько домов примыкает к моему дому, — сказала она Юло, — оцепите их тоже. Нельзя упустить ни малейших предосторожностей, чтобы нам не пришлось потом раскаиваться.

«Вот бешеная!» — подумал Юло.

— Ну, разве я не пророк, — сказал ему на ухо Корантен. — А к ней я хочу подослать того мальчишку с красной ногой... Помните? И тогда...

Он не успел договорить: мадмуазель де Верней внезапно бросилась к своему дому. Корантен быстро пошел вслед за ней, насвистывая, с видом счастливого человека. Он догнал девушку у дверей и заметил на пороге сына Налей-Жбана.

— Возьмите с собой этого мальчика, мадмуазель, — сказал Корантен, — вам не найти гонца более простодушного и более проворного. — Слушай, как только увидишь, что Молодец вошел в дом, что бы тебе ни говорили, беги, разыщи меня в кордегардии, и тогда я дам тебе столько денег, что ты всю жизнь будешь лакомиться лепешками.

Слова эти Корантен как бы одним дыханием шепнул на ухо мальчику; в ответ маленький бретонец крепко сжал его руку и вошел в дом вслед за мадмуазель де Верней.

— А теперь, друзья любезные, объясняйтесь, когда вам будет угодно! — воскликнул Корантен, едва закрылась дверь. — Если тебе, дорогой маркиз, придется изведать наслаждения любви, то только на смертном одре!

И Корантен, не решаясь терять из виду роковой дом, направился на бульвар, где он нашел Юло, отдававшего распоряжения караулу. Прошло два часа, но никто из часовых, расставленных неподалеку один от другого, не мог заметить никаких признаков того, что маркиз пробрался через тройную цепь притаившихся бдительных дозорных, с трех сторон охранявших башню Попугая и все подступы к ней. Раз двадцать Корантен прибегал с бульвара в кордегардию, и всякий раз его ожидание было обмануто: маленький лазутчик все не появлялся. Погрузившись в свои мысли, шпион медленно прохаживался по бульвару, терпя мучительную пытку, ибо его терзали три страсти, ужасные при их столкновении: любовь, алчность и честолюбие. На всех городских часах пробило восемь. Луна в ту пору поднималась поздно. Ночь и туман окутали непроглядной тьмой место, где должна была произойти развязка драмы, задуманная этим человеком. Корантен умел подавлять свои чувства; крепко скрестив руки на груди, он уже не сводил глаз с окна, сияющим призраком светившегося над башней. Когда шаги приводили его к опасному обрыву, которым бульвар кончался со стороны долины, он машинально всматривался в туман, пронизанный бледными огоньками, кое-где мерцавшими в городе и в предместье, выше и ниже крепостного вала. Глубокую тишину нарушало только журчанье Нансона, мерные зловещие удары колокола, отбивавшего часы, тяжелые шаги караульных и бряцанье оружия, когда происходила ежечасная смена часовых. Все исполнилось торжественности: люди и природа.

— Темно, как в волчьей пасти! — сказал Хватай-Каравай.

— Ничего, лезь, — отозвался Крадись-по-Земле, — и молчи, как дохлый пес.

— Я и дышать-то боюсь, — оправдывался шуан.

— Кто столкнул камешек? Если этот умник хочет, чтобы я всадил ему нож в сердце, пусть попробует повторить, — сказал Крадись-по-Земле так тихо, что голос его сливался с плеском воды в Нансоне.

— Да это я, — ответил Хватай-Каравай.

— Ну, старый мешок с деньгами, — прошипел вожак, — ползи на брюхе, как уж, а не то мы раньше времени оставим здесь свои кости.

— Эй, Крадись-по-Земле! — продолжал неисправимый Хватай-Каравай. Цепляясь руками за кустики вереска, он подполз на животе к тому выступу, куда уже взобрался его товарищ, и зашептал ему на ухо, чтобы не услышали шуаны, поднимавшиеся вслед за ними: — Эй, Крадись-по-Земле! Коли верить Главной молодке, там мы найдем богатую добычу. Хочешь, поделим с тобой пополам?

— Слушай, Хватай-Каравай! — сказал Крадись-по-Земле и застыл на месте, распластавшись ничком. Весь отряд последовал его примеру: шуанов измучил трудный подъем со дна пропасти. — Я тебя знаю, ты из породы хапунов, хотя умеешь и ударить как следует, и не боишься сдачи получить, когда выбирать не приходится. Но помни, мы идем сюда не для того, чтобы обшаривать мертвецов: мы будем драться, как дьяволы против дьяволов, и горе тому, у кого когти окажутся коротки. Главная молодка послала нас спасать Молодца; подними свой собачий нос да глянь вон на то окно над башней! Он там!..

В эту минуту пробило полночь. Взошла луна, и туман стал похожим на белый дым. Хватай-Каравай крепко схватил товарища за плечо и молча указал ему на трехгранные штыки, блеснувшие в десяти шагах над ними.

— Синие уже там, — сказал Хватай-Каравай. — Силой нам не взять.

— Погоди, — ответил Крадись-по-Земле. — Коли я хорошо разглядел нынче утром, то у самой башни, между валом и бульваром, есть маленькая площадка, — там всегда сваливают навоз, и на него можно упасть, как на перину.

— Вот если бы святой Лавр пожелал претворить в крепкий сидр ту кровь, что скоро здесь прольется, тогда завтра в Фужере люди нашли бы изрядный запас сидра, — сказал Хватай-Каравай.

Крадись-по-Земле широкой ладонью зажал ему рот, затем чуть слышно подал сигнал опасности, и сигнал этот пробежал по всем вереницам шуанов, вплоть до последних, тех, что висели в воздухе, ухватившись за вереск, который покрывал сланцевые утесы. В самом деле, на краю бульвара стоял Корантен. Изощренный его слух не мог не уловить шороха кустов, потревоженных шуанами, и легкого звука падения камешков, скатившихся на дно пропасти. Крадись-по-Земле, казалось, обладал способностью видеть в темноте, а может быть, его чувства от постоянного упражнения обострились, как у дикарей, — он разглядел Корантена или, скорее, учуял его, как чует зверя хорошо натасканный охотничий пес. Напрасно дипломат из полиции вслушивался в тишину и всматривался в отвесную стену обрыва — он ничего не обнаружил. Мглистый свет луны позволил ему различить в тумане нескольких шуанов, но он принял их за обломки скалы, ибо эти живые человеческие тела сохраняли полную неподвижность мертвой природы. Опасность недолго угрожала отряду. Внимание Корантена привлек явственный шум, раздавшийся на другом конце бульвара, — там, где кончалась поддерживающая его стена и начинался крутой скат утеса. Как раз к этому месту вела тропинка, проложенная от Лестницы королевы по краю сланцевых скал. В ту минуту, когда Корантен подошел к тропинке, перед ним, словно по волшебству, выросла человеческая фигура; он протянул руку, чтобы схватить это привидение или живое существо, решив, что оно явилось с недобрыми намерениями; рука его ощутила округлые и мягкие женские формы.