Джон Пассос - Большие деньги

Как было приятно вернуться снова в офис, к Стивенсу, который все еще пытался организовать всеобщую забастовку. Когда она вошла, он бросил на нее испытующий взгляд.

– Снова неудача, – с горечью бросил он.

Положив трубку, поднялся, своими большими шагами подошел к рядами вбитыми в мрачной желтой стене крючкам, снял свое пальто и шляпу.

– Мэри Френч, – сказал он, – я знаю, вы смертельно устали, я отвезу вас домой.

Им пришлось обойти стороной несколько кварталов, чтобы избежать встречи с полицейскими кордонами, окружившими Капитолий.

– Ты никогда не принимала участия в перетягивании каната? – спросил Дон. – Ну, когда ты тянешь его изо всех сил, но те ребята, на другой стороне, покрепче, они берут верх и тащат тебя с остальными за собой. Тебя тащат вперед гораздо быстрее, чем ты, упираясь, пытаешься тащить всех назад… Не позволяй мне говорить на манер поражения… Мы с тобой не пара проклятых либералов! – сказал он, сухо рассмеявшись. – Разве ты не ненавидишь адвокатов?

Они стояли перед ее кирпичным домом с закругленным фронтоном.

– Ну, спокойной ночи, Дон, – сказала она.

– Спокойной ночи, Мэри, попытайся хорошенько выспаться.

Понедельник ничем не отличался от воскресенья. Она поздно проснулась. Ей так не хотелось вылезать из теплой постели. Какая отчаянная борьба с собой – одеться, идти на работу, снова смотреть на эти лица, в эти глаза, в которых сквозит осознание поражения. Ей казалось, что люди на улице отворачиваются от нее. Все затихли возле обреченных на смерть. На улицах – тишина, даже, казалось, уличное движение стало глухим, словно весь город умолк, окованный ужасом смерти этой ночью. День прошел как обычно – монотонные фразы, колонки газет, телефонные звонки. Все затихли возле обреченных на смерть. В этот вечер, когда они с Доном поехали в Чарлстон, чтобы принять участие в марше протеста, душу ее охватило ужасное волнение. Она и не ожидала, что их там будет так много.

Обрывки песен, разрозненные строчки из «Интернационала» взлетали и затухали над морем голов, плывущих по улице между грязными, закопченными домами с темными пустыми окнами. Все затихли возле обреченных на смерть. С одной стороны рядом с ней шел какой-то низенький человек в очках, который сказал, что он учитель музыки, с другой – девушка-еврейка, член профсоюза рабочих фабрик по производству модной одежды и трикотажа. Они взяли друг друга за руки. Дон шагал в первом ряду, чуть поодаль. Они шли по мосту. По булыжной мостовой под надземкой. Над их головами гремели поезда.

– Отсюда всего несколько кварталов до тюрьмы Чарлстон! – завопил кто-то в толпе.

На этот раз копы не жалели рук. Цокот лошадиных подков по булыжнику, гулкие удары дубинок – хэк, хэк! Чуть подальше пронзительные сирены полицейских «воронков». Мэри ужасно испугалась, увидев, как большой грузовик прет прямо на нее. Она отпрыгнула в сторону, укрывшись за стальной фермой. Два копа схватили ее. Она прильнула всем телом к грязному металлу. Полицейский бил ее по рукам дубинкой. Ее избили не очень сильно. В толчее она потеряла шляпку, волосы ее растрепались. Ее бросили в «воронок».

Сидя в нем вместе с другими, она поймала себя на странной мысли: нужно иметь короткую прическу, чтобы заниматься тем, чем занимается она, Мэри.

– Никто не знает, где Дон Стивенс?

Спереди из темноты до нее донесся слегка дрожащий голос Дона.

– Это ты, Мэри?

– Как ты там, Дон?

– Все о'кей. Немного обработали голову, помяли уши.

– У него сильное кровотечение, – донесся мужской голос.

– Товарищи! – закричал Дон. – Давайте запоем!

Мэри тут же забыла обо всем, слыша, как ее голос присоединился к голосу Дона, к другим голосам, к голосам толпы, которую полицейские дубинками гнали с моста, но голоса не смолкали, они громко, воодушевленно пели:

Крошечные осы импортируются из Кореи чтобы вести борьбу не на жизнь, а на смерть с азиатскими жуками

Я часто думал о тебе лежа на койке в камере смертников, – пение, нежные ласковые голоса детишек доносящиеся с площадки для игр, где била ключом жизнь где царила радость свободы – всего в одном шаге от стены отделяющей предмогильную агонию трех заточенных душ. Мне это так часто напоминало тебя и твою сестрицу и мне так хочется видеть тебя видеть каждую минуту, но мне легче от мысли что ты не придешь сюда в камеру смертников и не увидишь этой чудовищной картины трех живых людей самым драматическим образом ожидающих казни на электрическом стуле.

они полицейскими дубинками прогнали нас с улиц они сильнее они богаты они нанимают и увольняют политиков, редакторов газет, старых судей, неприметных людей с той или иной репутацией президентов колледжей врачей целителей (слушайте вы бизнесмены президенты колледжей судьи Америка никогда не забудет своих предателей) они нанимают людей с винтовками полицейских в форме полицейские машины и «воронки»

хорошо вы сегодня вечером выиграли расправитесь с нашими смелыми людьми убьете их

нам больше нечего делать нас побили мы побитая толпа вместе в старых вонючих школьных классах на Салем-стрит шаркаем ногами по осклизлым скрипучим лестницам сидим сгорбившись с низко опущенными головами на скамьях и слышим старые ставшие новыми слова людей пламенно ненавидящих любое угнетение слушаем обливаясь потом в предсмертной агонии сегодня вечером

наша работа закончена накарябанные фразы печатание по вечерам пресс-релизов стойкий запах типографии резкая вонь только что отпечатанных листовок сбитый наспех профсоюз Западного побережья язвительные слова по радио поиск еще более язвительных слов чтобы вы сильнее почувствовали кто же твои угнетатели Америка

Америка наш народ побит иностранцами чужаками которые вывернули наш язык наизнанку изгнали из него ясные доходчивые слова которые произносили наши отцы и сделали их смутными и дурно пахнущими

ими нанятые люди сидят на судейских скамьях они сидят положив на стол ноги под куполом Капитолия штата им неведомы наши верования у них есть доллары пушки вооруженные силы и самолеты