Джон Пассос - Большие деньги

– Должен вам признаться, – говорил он, – что я достиг такого возраста, когда просто необходимо что-нибудь выпить для того, чтобы снять с мозга напряжение после работы и позволить себе немного расслабиться… Вот что мне нравится там, по ту сторону Атлантики… там люди при еде обязательно запивают ее вином… Они на самом деле знают, что такое искусство жить.

После того как они выпили шампанского, Берроу заказал себе бренди, а она – чашечку кофе. Потом они долго сидели, позабыв о времени, в этом душном шумном ресторанчике, где пахло чесноком, кислым вином, томатным соусом и опилками, и говорили, говорили, говорили. Она сказала ему, что стала заниматься работой по социальной защите только потому, что ей хотелось делать что-то нужное, реальное, и теперь чувствует себя целиком в своей тарелке, ощущает свою нужность и даже подумывает над тем, не предпринять ли что-нибудь еще более грандиозное – ну, например, записаться в ряды Красного Креста за рубежом или вступить, как другие девушки, в одно из подразделений «Друзей восстановления». Но вся загвоздка в том, что она так сильно ненавидит войну, что не желает ей помогать пусть даже самым мирным путем. Вот если бы она была мужчиной, то непременно стала бы командиром – тут и сомневаться нечего.

Мистер Берроу, нахмурившись, откашлялся:

– Само собой, все они были искренними в своих побуждениях, но ведь они сильно заблуждались и, вероятно, что заслужили, то заслужили.

– Вы до сих пор придерживаетесь такого мнения?

– Да, дорогая моя девочка, да… Теперь можно просить о чем угодно, никто нам не откажет – приличную зарплату, открытия закрытых предприятий, восьмичасовый рабочий день… Но знаете, так трудно выносить разногласия со старыми друзьями… мое отношение к этим людям в некоторых кругах истолковывается неверно.

– Но разве верно осуждать рабочих лидеров к этим ужасным тюремным срокам?

– Ну, это для острастки… Вот увидите, как только всеобщая напряженность спадет, все изменится… Помилование Дебса ожидается со дня на день.

– Хотелось бы надеяться, – вздохнула Мэри.

– Да, бедняга Дебс, – сказал Берроу. – Стоило допустить только одну ошибку, и вот пошла насмарку вся работа, которой он посвятил свою жизнь. Но у него большое сердце, должен вам сказать, самое большое сердце в мире.

Потом он стал рассказывать ей о том, как и сам в стародавние времена был железнодорожником, агентом по фрахту в южном Чикаго, потом его назначили агентом по бизнесу в местном отделении профсоюзов и он работал на «Братство». Ему приходилось туго, весьма туго, чтобы получить образование, и вот неожиданно, когда ему исполнилось тридцать один, он написал серию статей для «Ивнинг глоб» и на следующее утро, как говорят, проснулся знаменитым. В его жизни не было настоящей любви, и ему не было ничего известно об искусстве жизни, то есть о том, что приходит совершенно естественно, само по себе, у всех, там, за Атлантикой, да и у соседей мексиканцев. Он сделал когда-то безрассудный шаг – женился на танцовщице из кордебалета, и эта женщина целые пять лет превращала его жизнь в сущий ад, но сейчас все кончено, он ушел от всех этих треволнений и теперь в одиночестве мирно стареет, ожидая чего-то более существенного и серьезного, чем былые мимолетные любовные встречи во время миссий в Мексику, Италию, Францию и Англию. Эти маленькие международные инциденты, как он игриво выразился, широко раздвинув свои тонкие губы в ухмылке, милые любовные интрижки, но все давно уже превратилось в золу и пепел. Он, конечно, не верит в буржуазную мораль, но ему всегда хотелось взаимопонимания и отмеченной страстью дружбы с женщиной.

При разговоре он то и дело просовывал кончик языка в широкую расщелину между верхними передними зубами. По его глазам можно было догадаться, как много ему пришлось страдать.

– Я тоже не верю в брак по расчету, – сказала Мэри.

Но Берроу вдруг запальчиво стал распространяться о том, как она молода, как свежа, как порывиста и мила, то есть она как раз то, что ему так необходимо в жизни. Тут она заметила, что он уже с трудом ворочает языком, так что ей пора уходить, возвращаться в Халл-хаус, тем более что ей завтра рано вставать. В такси она забилась в самый дальний угол на заднем сиденье, но он вел себя по-джентльменски. Когда они прощались у подъезда, его слегка пошатывало.

После этого ужина ее работа в Халл-хаусе казалась ей все более нудной, рутинной, тем более что Джордж Берроу, совершавший в это время турне по стране со своими лекциями, писал ей по нескольку раз в неделю. Она отвечала ему, писала забавные письма, вышучивала в них старых матрон в Халл-хаусе, признавалась, что чувствует: ей и здесь придется завершить свое обучение, как она его «закончила» в Вассаре. Ее подружки, однако, все чаще говорили ей, как она похорошела и как ей к лицу новая прическа.

Во время отпуска в июне Мэри Френч собиралась поехать в Мичиган вместе с семьей Конов, но когда наступило время каникул, она передумала, решила заняться чем-нибудь другим для разнообразия. Вместо отдыха она, сев на пароход «Нортленд», поехала в Кливленд, где устроилась работать за стойкой в кафетерии «Эврика» на Лейксайд-авеню вблизи железнодорожной станции.

Там ей приходилось туго. Менеджером был толстый грек, который, когда проходил мимо стойки, любил щипать девушек за попки. Все девушки пользовались румянами, губной помадой и казались Мэри такими невежественными и невоспитанными. Они хихикали по углам, рассказывая друг другу о своих свиданиях, и отпускали скабрезные шутки в отношении своих ухажеров.

По ночам у нее сильно болели ноги, так как приходилось по много часов стоять в зале, голова кружилась от обилия разнообразных лиц, этих что-то просящих в часы пик, чьих-то ртов, этих изучающих ее быстрых глаз, которые сливались в одну смазанную нечеткую картину. Лежа на скрипучей железной кровати в дешевых меблирашках, адрес которых дала ей одна девушка на пароходе, она часами не могла уснуть из-за никогда не покидавшего ее запаха застывшего жира на грязной посуде. Она лежала, такая одинокая, испуганная, прислушиваясь к шагам других жильцов за тонкими перегородками, столпотворению у ванной комнаты, стуку дверей в холле.

Проработав в кафетерии две недели, она поняла, что больше не сможет это вынести ни минуты. Бросив работу, она получила комнату в верхней части Кливленда, в общежитии Ассоциации христианской молодежи. Там ее приняли радушно, узнав, что она из Халл-хауса, предложили на выбор целый список работ по социальной защите, но она отказалась. Нет, с нее хватит. Ей нужна настоящая работа в промышленности. Она села на поезд до Питтсбурга, где одна ее знакомая работала помощницей библиотекаря в Институте Карнеги. [19]