Оноре Бальзак - Утраченные иллюзии

В сердце Давида шла борьба двух чувств, хотя и не равных по силе, ибо он боготворил жену, а его дружба к Люсьену, с утратой уважения к нему, несколько утратила свою былую пылкость. Но в уединении все впечатления усиливаются. Человек одинокий, терзаемый заботами, подобными тем, какими мучился Давид, уступает мыслям, против которых он нашел бы точку опоры в обычных условиях жизни. Итак, Давид испытывал глубокое волнение, когда под звуки фанфар нечаянного торжества он читал письмо Люсьена, исполненное изъявлений раскаяния, столь им жданного. Нежные души не способны противостоять этим жалким излияниям, ибо они прилагают к ним меру своих чувств. Не капля ли воды переполняет чашу?.. Итак, около полуночи никакие мольбы Базины уже не могли удержать Давида от встречи с Люсьеном.

— В такой поздний час, — сказал он ей, — ангулемские улицы пусты, никто меня не увидит, и ночью меня не могут арестовать; ну, а если я кого-нибудь встречу, я воспользуюсь маневром, придуманным Кольбом, чтобы опять воротиться в свое заточение. Притом я так тоскую по жене и ребенку.

Базина уступила этим довольно убедительным доводам и позволила Давиду выйти из дому как раз в ту минуту, когда Люсьен прощался с Пти-Кло.

— Люсьен! — вскричал Давид, и братья в слезах бросились друг другу в объятия.

Не так часто в жизни выпадают подобные минуты. Люсьен был взволнован порывом этой чистой дружбы, с которой зачастую не считаются, но которую обманывать преступно. Давид испытывал потребность все простить. Этот великодушный и благородный изобретатель главным образом хотел пожурить Люсьена и разогнать облака, омрачавшие любовь сестры и брата. Перед этими требованиями сердца меркли все опасности, порожденные нуждою в деньгах.

Пти-Кло сказал своему клиенту:

— Ступайте-ка скорее домой, воспользуйтесь, по крайней мере, своей неосторожностью, поцелуйте жену и ребенка!.. И остерегайтесь, как бы кто вас не увидел!

«Фу-ты, какая неудача! — сказал про себя Пти-Кло, оставшись в одиночестве на площади Мюрье. — Ну, будь бы тут Серизе!..»

В то время как стряпчий рассуждал с самим собою, идя вдоль дощатого забора, ограждавшего пустырь, где теперь гордо высится здание суда, послышались легкие удары по дереву, точно кто-то стучал пальцем в дверь.

— Я тут, — сказал Серизе, выглядывая в широкую щель между двумя не плотно сколоченными досками. — Я видел, как Давид вышел из Умо. Я уже раньше догадывался, где он скрывается, а теперь знаю это наверное и скажу, как его изловить; но, чтобы ловчее раскинуть сети, мне надо знать кое-что из замысла Люсьена, а вы вот дали им уйти! По крайней мере, обождите их тут под каким-нибудь предлогом. Когда Давид и Люсьен выйдут, постарайтесь направить их в мою сторону; они вообразят, что никого поблизости нет, и я услышу, что они скажут друг другу на прощание.

— Ты сам сатана! — прошептал Пти-Кло.

— Черт возьми! — вскричал Серизе. — Чего не сделаешь ради того, что вы мне посулили!

Пти-Кло отошел от забора и стал прохаживаться по площади Мюрье, поглядывая на окна комнаты, где собралась вся семья, и, чтобы придать себе мужества, размышлял о своей будущности, ибо ловкость Серизе позволяла ему нанести последний удар. Пти-Кло был из породы изворотливых и двуличных людей, которых не поймаешь ни на какую приманку, ни на удочку какой-нибудь привязанности, ибо они изучили непостоянство человеческого сердца и стратегию личных интересов. Вот почему сначала Пти-Кло мало рассчитывал на Куэнте. В случае, если бы его женитьба не состоялась и у него не было бы основания обвинить Куэнте-большого в вероломстве, он обеспечил себе возможность всячески донимать его; но после своих успехов в особняке де Баржетонов Пти-Кло играл в открытую. Тайные козни стали уже бесполезны и даже вредны для той политической карьеры, к которой он стремился. Однако на чем же он основывал свое будущее влияние? Ганнерак и некоторые крупные купцы образовали в Умо либеральный комитет, связанный торговыми отношениями с главарями оппозиции. Образование министерства Виллеля, допущенное Людовиком XVIII незадолго до его смерти, послужило поводом для изменения тактики оппозиции, которая после смерти Наполеона отказалась от столь опасного средства, как заговор. Либеральная партия создала в глуши провинций систему легального сопротивления: она стремилась одержать верх на выборах и добиться своей цели путем воздействия на массы. Уроженец Умо и ярый либерал, Пти-Кло был зачинщиком, душой и тайным советником оппозиции нижнего города, унижаемого аристократией верхнего города. Он первый обратил внимание на опасность засилия Куэнте в печати департамента Шаранты, где оппозиции надобно было иметь свой орган печати, чтобы не оказаться позади других городов.

— Пусть каждый из нас внесет по пятьсот франков Ганнераку, и вот вам двадцать с лишним тысяч франков на покупку типографии Сешара. Хозяевами будем мы, а официальным владельцем сделаем подставное лицо.

Стряпчему удалось внушить эту мысль местным либералам и тем самым укрепить свое двойственное положение как в отношении Куэнте, так и в отношении Сешара, и при выборе подставного лица, преданного партии либералов, он, естественно, остановил свое внимание на шельме такого разбора, как Серизе.

— Если ты обнаружишь, где прячется твой прежний хозяин, и выдашь его мне, — сказал он бывшему фактору Сешара, — тебе дадут ссуду в двадцать тысяч франков на покупку сешаровской типографии, и, возможно, ты станешь во главе газеты. Итак, действуй!

Уверенный в расторопности такого человека, как Серизе, более, нежели в расторопности всех Дублонов мира, Пти-Кло обещал Куэнте-большому арестовать Сешара. Но с той поры, как Пти-Кло стал ласкать себя надеждой проникнуть в прокуратуру, необходимость отвернуться от либералов становилась для него очевидной; однако ж деньги, нужные для приобретения типографии, были собраны, — настолько удалось ему поднять дух предместья Умо! Пти-Кло решил предоставить события их естественному течению.

«Ба! — сказал он самому себе. — Серизе в качестве издателя преступит какой-нибудь закон о печати, и я воспользуюсь случаем блеснуть своими талантами...»

Он подошел к типографии и сказал Кольбу, сторожившему у двери:

— Ступай-ка напомни Давиду, что пора ему возвращаться, и будьте осторожны! Я ухожу, уже час ночи...

Как только Кольб покинул свой пост, Марион заняла его место. Люсьен и Давид вышли из дома; Кольб шел в ста шагах впереди их, а Марион в ста шагах позади. Когда братья проходили мимо дощатого забора, Люсьен с горячностью высказывал свои соображения Давиду.

— Друг мой, — говорил он ему, — мой замысел чрезвычайно прост, но как было об этом говорить при Еве? Она никогда не поймет моей тактики. Я уверен, что Луиза в глубине сердца таит влечение ко мне, и я хочу пробудить в ней былое чувство хотя бы для того, чтобы отомстить этому болвану префекту. Если любовь соединит нас хотя бы на неделю, я заставлю Луизу выхлопотать для тебя в министерстве поощрение в двадцать тысяч франков. Завтра я встречусь с этой женщиной в том самом будуаре, где началась наша любовная канитель и где, со слов Пти-Кло, все осталось по-прежнему: я разыграю там комедию. Стало быть, послезавтра утром я извещу тебя через Базину коротенькой запиской. Как знать, не буду ли я освистан?.. А возможно, ты получишь свободу... Теперь-то ты понимаешь, на что мне понадобился парижский фрак? Пристало ли играть роль первого любовника в каких-то отрепьях?..