Пэлем Вудхауз - Том 5. Дживс и Вустер

— Ты держал эту книгу в руке, когда вошел в ювелирный магазин, а уходя, оставил на прилавке, и я в нее заглянул.

Я сразу же снова изменил мнение насчет его сыщицких задатков. Ничего особенного, оказывается. Шерлок Холмс, например, всегда говорил, что детективу не следует открывать свои методы.

— Ну, так как же?

Я весело рассмеялся. Вернее, сделал попытку рассмеяться. А получилось что-то наподобие предсмертного хрипа.

— Ха-ха, это так смешно вышло!

— Да? Что ж, посмеши меня.

— Я был в книжном магазине, и вдруг приходит она…

— Ты назначил ей свидание в книжном магазине?

— Да нет, это была случайная встреча.

— Понятно, А теперь ты приехал сюда, чтобы условиться о новой случайной встрече?

— Да что ты, Бог с тобой!

— Ты всерьез надеешься меня убедить, что не преследуешь цели похитить ее у меня?

— И в мыслях ничего подобного не имею, старина.

— Не называй меня «старина».

— Ладно, не хочешь — не буду. Вся эта история, констэбль, — всего лишь дурацкое недоразумение. Как я говорил, я был в книжном магазине, и вдруг…

Но он прервал меня, горячо прокляв все книжные магазины до пятого колена.

— Меня не интересует книжный магазин. Все дело в том, что ты явился сюда как подколодная змея, и я не намерен этого терпеть. Могу сказать тебе только одно, Вустер. Убирайся отсюда!

— Но…

— Исчезни. Чтоб я тебя тут больше не видел! Гони обратно в свою лондонскую нору, и чем скорее, тем лучше.

— Но я не могу.

— Что значит, не можешь?

У меня, как я уже говорил, лежала на устах печать молчания. Но Вустеры соображают в два счета.

— Не могу из-за Боко, — объяснил я ему. — Я хлопочу о нем в одном деликатном деле. Как ты, возможно, слышал, дядя Перси вздумал препятствовать его браку с Нобби, и я пообещал им обоим, что замолвлю за них словечко. Ну, а для этого требуется, само собой, чтобы сохранялся статус… это самое… как его?

— Тьфу!

— Не тьфу, а кво. Вспомнил все-таки. Чтобы заступиться за эту парочку перед пусть и не родным, но дядей, нужен статус-кво, ясно?

Я лично считал, что дал исчерпывающее и убедительное объяснение, и потому сильно расстроился, увидев на его физиономии презрительную гримасу.

— Не верю ни единому слову, — произнес он грозно. — Ты должен замолвить перед дядей словечко? Да какой от твоего словечка может быть прок? Как будто твои разговоры могут хоть как-то на кого-то повлиять. Повторяю: убирайся отсюда. А не то…

Что именно тогда случится, он не уточнил, но так грозно вскочил на велосипед и нажал на педали, что всякие слова тут были излишни. Никогда еще не видел, чтобы человек так зловеще работал голеностопными суставами.

На ослабевших ногах я стоял и смотрел ему вслед, и в это время из-за поворота, с той стороны, где должен был находиться «Укромный уголок», послышалось треньканье другого велосипедного звонка, и мне навстречу выехала Флоренс. Час от часу не легче, это уж точно.

В полную противоположность Сыру, ее глаза сияли светом гостеприимства. Возле автомобиля она спешилась и одарила меня приветливой улыбкой.

— Ах, Берти! Вот и ты. А я только что занесла цветы тебе в «Укромный уголок».

Я поблагодарил, но сердце у меня неприятно сжалось. Не понравилось мне, что она мне так улыбается, и не понравилось, что она не жалеет трудов, рассыпая цветы на моем пути. Тут чувствовался какой-то избыток дружелюбия. Но потом я прикинул, что раз она помолвлена с Сыром, значит, я могу ничего не опасаться. Ведь как бы там ни было, но ее папаша женился на моей тете, и мы теперь вроде как двоюродные, и не обязательно приходить в панику от обыкновенного проявления родственного радушия. В конце-то концов, если разобраться, кровь родная — не водица.

— Страшно мило с твоей стороны, — говорю. — А я тут только что болтал с Сыром.

— С сыром?

— С твоим женихом.

— Ах, с д'Арси. Почему ты зовешь его сыром?

— Прозвище такое. Со школьных времен. Мы ведь с ним вместе учились.

— Да? Тогда ты, может быть, мне ответишь, всегда ли он вел себя так по-идиотски, как сегодня?

Это мне не понравилось. Не похоже на язык любви.

— В каком смысле ты употребила выражение «по-идиотски»? — спросил я.

— Как единственное, которое подходит для человека, которому богатый дядя хочет и даже жаждет оказать протекцию, а он сознательно предпочел стать деревенским полисменом.

— А почему это он? — не понял я. — Зачем ему становиться деревенским полисменом?

— Говорит, что каждый мужчина должен стоять на собственных ногах и самостоятельно зарабатывать на хлеб.

— Смотри какой сознательный.

— Вздор.

— Ты не считаешь, что это его характеризует с наилучшей стороны?

— Не считаю. Я считаю, что он ведет себя как совершенный болван.

Мы помолчали. Была ясно, что поведение Сыра вызывает болезненную реакцию и надо как-то поддержать молодого стража порядка. Ибо, вы же понимаете, очутившись снова лицом к лицу с этой особой, я оставил всякую мысль организовать движение «За спасение Чеддера по прозвищу Сыр».

— По-моему, эта история должна бы тебя радовать. Как доказательство, что вот человек, у которого есть душа.

— Какая душа?

— Благородная.

— У него вообще нет никакой души выше этих ужасных, грубых форменных башмаков, в которых он ходит. Ослиное упрямство, и больше ничего. Я ему сто раз втолковывала. Родной дядя хочет, чтобы он выставил свою кандидатуру в парламент, и готов оплатить все предвыборные затраты и в дальнейшем всегда оказывать ему щедрую финансовую поддержку, но нет, уперся как мул и твердит, что надо стоять на собственных ногах. Мне все это осточертело, просто не знаю, что делать. Ну ладно, до свидания, Берти, мне пора, — внезапно заключила она, словно не в силах больше разговаривать на эту больную тему, и покатила прочь, а я только тут вспомнил, что у нее сегодня день рождения и у меня в кармане брошь, которую надо было передать ей в подарок от тети Агаты.

Я бы мог, наверное, еще окликнуть ее, но как-то не хотелось. От того, что она мне наговорила, у меня началась дрожь по всему телу. Осознав, как непрочен фундамент, на котором зиждется любовь Сыра и Флоренс, я пришел в такой ужас, что вынужден был выкурить, не сходя с места, пару успокоительных сигарет, прежде чем пуститься в дальнейший путь.

Немного приободрившись и уговаривая себя, что это — не более чем минутная размолвка влюбленных и в кратчайшее время все уладится, я дал газу и через несколько минут уже встал на якорь на задах «Укромного уголка».

«Укромный уголок» оказался совсем неплохим домишком, расположенным в живописном месте. Немного в старомодном вкусе, а так не к чему придраться. Тростниковая кровля, окна в частый ромбик, на лужайке под окном — альпийская горка. Словом, все говорило о том (и не обманывало, как я узнал впоследствии), что прежде здесь обитала пожилая женщина из хорошей семьи, имевшая несколько кошек.