Мигель Астуриас - Ураган

Слуга сообщил, что его, Пайла, привезли под утро, часа в три, какие-то Люди, говорившие по-английски, и заплатили за ночь. Пайл натянул плед на голову и заснул.

Обо всем этом он рассказывал днем своему другу Тортону. И Тортон, и жена его очень обижались, что он не поехал прямо к ним. У них ведь всегда есть место для друзей, а накормить всего легче: только плесни воды в бульон. Пайл неуверенно извинился и наконец решил сказать все прямо:

— Я не хотел к вам ехать. Вы люди добрые, но взглядом вы все равно спросили бы меня про Лиленд, а мне тяжело о ней говорить, даже и взглядом. Она от меня ушла, и теперь я до самой смерти буду один.

Потом он ушел в свою «Метрополию», уговорить его не удалось. Тортоны проводили его до ворот сада и шли обратно, как с похорон.

Наконец Тортон сказал:

— Просто не верится!.. Лиленд влюбилась в этого чудака и ветрогона. Такая уравновешенная, такая красивая женщина — и вот голову потеряла…

Джон Пайл прислал из Нью-Йорка открытку на рождество и Новый год, и больше никто о нем ничего не слышал.

Клещеватый вернулся домой совсем другим и охотно показывался маловерам, которые пророчили, что он в больнице умрет. Ему стало настолько лучше, что он мог обуть башмаки — парусиновые, правда, но все же настоящие. Прежде он оборачивал ступни все новым и новым тряпьем, и, поскольку ему становилось только хуже, со временем у него на ногах образовались настоящие подушки.

Крестная Лино Лусеро Сара Хобальда обожгла ногу полвека тому назад, прыгая через костер в Иванову ночь [9] 9. …прыгая через костер в Иванову ночь… — Имеется в виду праздник, отмечающийся 7 декабря и называющийся чаще «день костров». , и до сих пор не забыла, как раздулась ступня и как мучились и бились родители, чтобы она не осталась калекой. Поэтому она понимала, какая мука, когда болит не одна нога, а обе, и теперь хлопала по спине героя дня, поздравляя его с чудесным исцелением.

Когда ее имя и фамилию произносили в одно слово — Сарахобальда, получалось страшно, и она впрямь становилась одной из опаснейших женщин в округе. Все боялись ее, хотя никто не знал, почему именно.

Клещеватый порылся в холщовом мешке, где лежали подарки, и вынул несколько стручков ванили [10] 10. …несколько стручков ванили… — Ваниль — продукт, чрезвычайно ценившийся еще в древней Америке. Натуральный ванилин добывается из незрелых плодов-стручков одной из разновидностей орхидей, родина которых Гватемала и юг Мексики. . У Сарахобальды были темные, как ваниль, глаза. Она понюхала подарок и, блеснув безупречными зубами, поблагодарила сеньора Бласа за любезность.

— Клещеватый Блас здоровый вернулся, — кричали в ухо глухому Амбросио Диасу, который явился в эти края обутым, а теперь, при бедности, ходил босым.

Сеньор Амбросио Диас отправился в «Семирамиду» к Лусеро, чтобы увидеть чудо воочию и потрогать его собственными перстами. Он увидел, потрогал и, цедя смешок сквозь серые, как тряпка, зубы, спросил, нет ли такого лекарства, чтобы у него сами собой выросли башмаки.

— Пошел ты к черту! — отвечал Клещеватый, но слишком тихо, и гость не понял толком, куда ему идти.

Хозяйка, сеньора Роселия Лусеро, и супруга Клещеватого, ее мамаша, приготовили прохладительный напиток для тех, кто пришел посмотреть, как исцеляются от парши.

— У тебя ведь парша была… — утверждала супруга, забывшая о том, как она голосила, когда прежде, до отъезда дона Бласа, кто-нибудь не то что говорил, а намекал на паршу.

— Это все клещи да водка… — твердила она повсюду, чтобы народ знал: супруг ее страдает только от водки и клещей.

Теперь, когда он исцелился, она не ведала ни клещей, ни водки, одну паршу. Она очень ею гордилась — еще бы, это вам не кот начхал, паршой болел, говорят, сам Филипп II! А потом, она не заразная, верьте не верьте. Я вот с ним жила, как жена с мужем, и хоть бы что. А главное, мало кто вылечивается, мой-то — первый.

Сарахобальда со вкусом пила прохладительный напиток. «Говорят, вчера вечером десятника чуть не мертвого нашли, лошадь его залягала», — сообщил кто-то. Напиток был из дыни, и Сарахобальда, услышав эти слова, проглотила несколько косточек.

Только она заметила, что через комнату пронесся испуганный взгляд девицы, которой не под силу скрыть свои чувства; только она увидела, что одна гостья вся дрожит, и поглядела на нее холодными черными глазами, как бы говоря: «Что, рада? Ходи к нему в больницу, сколько тебя пустят, ухаживай за ним, лелей его. Теперь он твой. Дорого это обошлось, а твой, ничего не скажешь!»

Аделаидо вернулся поздно, он как раз навещал одного из своих десятников, которого лягнула лошадь. За хозяином шли его старшие сыновья. Они были совсем большие, но еще стеснялись взрослых.

— Идите, не робейте! — говорил отец, чуть ли не подталкивая Хуана. Поздоровайтесь с дедушкой, и с сеньорой Сарой, и с сеньором Амбросио, и с Паблитой… А что это Паблита уходить собралась?

— И то! Трое мужчин ее, видать, испугали…

— Особенно старший, верно, Роселия?

Сарахобальда знала, куда спешит ее клиентка. Любить мужчину накладно. Сколько ни ходи, все мало. Этого дурня пришлось с лошади сбросить, чтобы меньше о себе понимал. Несчастная девица сохла по нему, а он — хоть бы что. Однако на все есть управа. Пострадает и одумается.

— Да тут совсем сахару нету… — говорил Лусеро.

— Тебе бы все чистый сироп, — отвечала жена, глядя, где сахарница, чтобы подсластить питье.

— Умру, черви спасибо скажут, сладенького поедят.

— Не много им достанется.

— Обида меня изъела. Вы подумайте, что тесть со мной сотворил! Женил насильно на дочке своей…Роселия сердито и нежно покосилась на мужа. — Ну и тайну свою рассказал: как он пальцы вычернил, липким смазал, чтобы все думали, у него парша, и носились с ним, жалели… А потом отыскал он лекаря, чтобы тот ему платил за чудесное исцеление.

— Если я совсем вылечусь, он меня в Париж повезет, во Францию. Без меня кто ему поверит! Сколько он такую паршу ни изучай, все ни к чему. То ли дело, когда я при нем!

— А меня, значит, псу под хвост… — подхватила его супруга. — Кто тебе дочку вынянчил? Кто тебе всю жизнь твои ноги нянчил? Вылечился, важный стал, теперь только с врачом и ездить.

— У нас тут, — сказал Лусеро, — только самый главный начальник ездит со своим врачом.

— Считай, стало два начальника. Ваш-то врачу платит, а я — денежки беру!

— Ты бы мне рассказал про эти его тайны, а то жила, жизни не видела, в поселок некогда сходить порастрястись.

— Свинья наш куманек… — со значением проговорила Сарахобальда.

Лино и Хуан напились до отвала дынного питья и пошли расседлать коней, дремавших в райских кущах, где их жалили жаркие слепни.