Мигель Астуриас - Ураган

— Нехорошо, — сказал он, подходя к ней. — Такая красивая, а сердце злое. Он говорит, ты ему дочка.

Смуглая красотка опустила глаза, но гримаска на ее лице ясно говорила, что мнение собеседника ей безразлично. Не отвечая, девушка пошла прочь, сперва — нога за ногу, чтобы пыль поднялась, потом — легко, почти невесомо.

Аделаидо окинул ее взглядом от головы до талии (на ней была розовая кофта) и от талии до пят (на ней была желтая юбка). По спине ее, из-под платка, стекали черные косы. Он окинул ее взглядом и не окликнул. Пока он глядел, он выронил мачете и чуть не остался без ноги.

— Нехорошо, — сказал он мачете, поднимая его с земли. — Я, значит, задумался, а тебе уж и падать. Намекаешь, наверное, что без тебя мне конец.

Деревья тут следовало бы пообрубить, порасчистить, что высохло. Они были больные, как Кучо, кожа да кости, и, как Кучо, кашляли сухими листьями, когда ветер подует.

Об этом и размышлял Аделаидо, пока девица уходила все дальше. Он так бы и остался стоять, но вдруг сдвинул шляпу, сплюнул и сказал как будто кому-то другому:

— А, ладно, запоздаю, а ее нагоню!

И он побежал за ней по широкой дороге, на которой могли разъехаться две машины, обрызгивающие деревья пахучей ярко-голубой жидкостью, чтоб не болели. Одна машина вроде бы вздремнула, и цветной дождик сонно моросил из нее. Летали веселые нежные бабочки, а там, вдалеке, сладостно пели сенсонтли [7] 7. Сенсонтли — маленькие певчие птички, похожие на дроздов, распространены в Центральной Америке. В древних песнопениях упоминание о присутствии сенсонтля во время праздничных церемоний было почти обязательным. .

— Был бы я твой отец, — сказал он, — ты бы у меня поплясала…

— Может, и так, — отвечала она, — да ты мне не отец…

— А куда ты идешь?

— Сам видишь, куда глаза глядят. Хочешь, буду пятиться, — и она пошла задом, радостно взмахивая рукой, — куда зад глядит, туда и пойду!

— Ох ты, бесстыдница!

Девица бежала быстро, словно летела. Аделаидо нагонял ее, но нагнать не мог. Так одолели они большой кусок дороги — она все задом, задом, он за ней.

— Небось мужа рада бы подцепить!..

— Где его взять…

— Для тебя-то всегда найдется! — заверил Аделаидо, прибавляя шагу.

— Да отец не хочет, чтоб я замуж шла…

— Много он понимает! — Аделаидо побежал быстрее.

— Ой, нет, он понимает! Он до матери моей был женат, овдовел, опять вот женился. Кому ж и знать!

— Он знает, как мужу с женой живется, а как жене с мужем, не знает. Тебе-то женой быть! — Аделаидо бежал легко, неслышно.

— Мать тоже не хочет, чтобы я замуж шла. А она зря не скажет.

— Да ты просто не сыскала человека подходящего.

— И не сыщу. Мне хороший нужен, а их нету.

— То есть это как нету? — Они неслись во всю прыть. Аделаидо застыл на месте, остановилась и девушка, на должном расстоянии.

— Как вас зовут?

— Аделаидо Лусеро. А на что тебе?

— Надо, значит. А я — Роселия Леон, к вашим услугам.

— Вот и я к твоим услугам. Ты только вели, все сделаю. — Аделаидо двинулся к ней, она отступила.

— Наверное, вы всем одно и то же говорите!

— Верно, я многим говорю, но сейчас-то я говорю тебе!

— Ну, мне такая услуга нужна: когда приедет епископ, будьте мне крестным на конфирмации.

— Крестным… — Ему удалось схватить ее за руку, и он придержал ее, не дал ни убежать, ни отвернуться.

— Пустите!..

— Да постой ты, потолкуем!..

— Чего нам толковать! Идите, куда шли… Женщина с совиным лицом увидела, что он ее держит за руку, а она вырывается, и подняла страшный крик. А за совиной женщиной, откуда ни возьмись, появились еще какие-то женщины, ребятишки и лающие псы. Он тут же выпустил пленницу, но это ему не помогло — Сова и женщины все равно орали, собаки лаяли.

Сова и Клещеватый, бесшумно, словно по воде, подоспевший к месту действия на своих подушечках, обвинили его в том, что он оскорбил ихнюю дочку. «Не-со-вер-шен-но-лет-ню-ю!» — кричали они, и на губах их пенилась слюна, словно они взбесились.

На крики прибежали солдаты из комендатуры и прежде всего отобрали у него мачете. Лусеро не сопротивлялся. Но родители девицы снова усложнили дело — они не хотели, чтобы патруль вел ее в суд. Однако идти пришлось. За девицей ковылял Клещеватый и поспешала Сова, благоухая нечистотами и салом. Так они добрались до пригорка, на котором располагались под пальмами и комендатура, и суд.

Тот, кто исполнял обязанности мирового судьи, решил дело в один миг.

— Аделаидо Лусеро! Или ты возьмешь в жены изнасилованную тобой девицу, или отправишься в тюрьму.

— Да я ее не тронул!.. Пускай она сама скажет!..защищался Аделаидо.

— Не тронул, не тронул!.. — передразнила старуха. А чести лишил!

— Разбойник! Стыда нету! — пламенел гневом Клещеватый. — Знал, что я ее ищу… Я его самого просил найти ее… А он ее встретил и это… это… — Из глазок, затерявшихся в морщинах, бровях и бороде, текли слезы обиды. Плакала навзрыд и Сова.

Роселия от стыда осунулась, стала маленькой зверушкой с человечьими глазами. Во рту у нее пересохло, язык отнялся. Сколько она ни моргала, сколько ни крутилась, ей не удавалось выжать ни слезинки, и она теребила шаль так, что чуть дырку не прорвала.

— Не изнасиловал, так изнасилуешь. Настал, дети мои, самый торжественный миг вашей жизни: вы вступаете в брак. — Чиновник сиял так, словно он сам сейчас женился.

— Да, человек предполагает… Пошел я друга проводить, он болел, в столицу ехал, а наутро проснулся рядом с Роселией, — рассказывал много лет спустя Аделаидо Лусеро, когда речь заходила о женитьбе. Приятели его, честно говоря, почти все женились спьяну. — Я хоть, когда с ней ложился, был в своем уме.

Дом рос, как на дрожжах, кирпичи ложились рядами, густела замазка. Аделаидо строил по праздникам, по воскресеньям и под вечер, когда жара спадет. Стены вышли крепкие, на славу. Труднее всего было с крышей. Однако и с ней обошлось, и Роселия увидела наконец не пустое небо, а темную черепицу над толстыми балками. И ей показалось, что у дома выросли волосы, темные косы, длинные косы, благоухающие свежей древесиной и мокрой землей.

Аделаидо смешивал краски в жестянках и говорил жене, что верхняя половина стен будет розовая, а нижняя — желтая. Она отвечала, что это некрасиво. Но он ей все объяснил.

— Так была одета Роселия Леон, когда я ее увидел в первый раз.

С какою нежностью лизала кисть жаждущие стены, какой хороший вышел цвет! Дом освятили. Священника тут не было, и кто-то сам покропил его святой водой. В тех местах священника и не дозовешься, далеко ему ехать… На освящение дома позвали гостей, так, самых близких. Стены украсили гирляндами из голубой и зеленой папиросной бумаги; расставили пучки тростника, перевитого цветущими лианами; рассыпали по каменным ступенькам сосновые ветки; а Роселия ради праздника надела желтую юбку и розовую кофту, только они не сходились, пришлось расставить: она ребенка ждала.