Мигель Астуриас - Ураган

Донья Роселия притворно закашлялась, давая мужу понять, что он действует себе во вред.

— Я одно знаю, — ответил врач, — «Тропикаль платанера» присылала сюда из Штатов трех первоклассных детективов, и выяснилось, что под мистера Мида не подкопаешься. Кто он? Искатель приключений? Специалист по организации кооперативов? Фантазер? Ясно одно, дон Аделаидо, этот человек снискал всеоб- щее уважение и симпатию.

— Он так услужлив! — воскликнула донья Роселия.

— А я стою на своем — продал он душу дьяволу.

— Известно лишь, что он всегда торчал на банановых плантациях — здесь и в других странах.

— Присядьте, доктор…

— Нет, сеньора, я ухожу… Как-то на днях я разговорился с Мидом, и он посвятил меня в суть своей экономической системы. Индейцы из Сан-Хасинго спускаются на берег по другую сторону гор, работают на банановых плантациях и возвращаются домой богачами. А креолы [33], у которых голова полна несбыточных мечтаний, домой не возвращаются… Или, если возвращаются, это уже подонки общества… Пораскиньте умом насчет бережливости индейцев, а про дьявола забудьте!

Доктор сделал донье Роселии знак проводить его. Старуха послушно засеменила следом, а когда вернулась, ноги у нее стали тяжеленными, ну прямо мешки с песком. Лусеро закрыл глаза — лицо все в поту и похоже на маску. Но он еще дышал, тихонько дышал. Со старческой нежностью Роселия положила ему руку на голову. Вокруг сгустилась тьма, и ничего не было видно. Ночь, мрак, страна мертвых, куда отправится ее старик, когда у него остановится сердце. Роселия прикрыла веки, чтобы удержать слезы, крупные, как маисовые зерна под жерновом. Грустно видеть упадок жизни, грустно сознавать бесполезность всех вещей вокруг бедного замученного старика. Она присела на корточки возле мужа. Губы ее беззвучно шевелились, она нащупывала руку страдальца — ведь она должна проводить его в последний путь — и шептала: «Боже мой!»

— Бережливость индейцев из Сан-Хасинто…цедил по слогам старик Лусеро…

Последний приступ долго не проходил. Однажды старика отвезли на тележке поглядеть на мельницу. Никогда он не видел банановой муки. Вся — на вывоз. Лусеро помял в пальцах золотисто-белую массу. Попробовал ее. Попросил, чтобы поднесли ему к губам немножко муки, и скорее поцеловал ее, чем попробовал. Банановая мука. Мука тропического бога. Мука для облаток новой религии. Религии человека. Потом старику показали жестянки разных размеров — для экспорта — и наклейки для них с указанием веса.

Жена Бастиансито Кохубуля сторожила дом четы Мид. Хозяева уехали на несколько недель. Вот теперь бы все обыскать, до всего дознаться. Жаль, что я на ногах не стою, никуда не гожусь… Старик Аделаидо Лусеро, хоть ему и объяснили насчет бережливости индейцев из Сан-Хасинто, все-таки терзал всех своими подозрениями. Но вскоре старика нашли мертвым в его комнате — он был облеплен мухами, как дохлый навозный жук. И вот бдение около покойника. Потом — девятый день. Донья Роселия не надела траура. В черном под солнцем тропиков испечешься, и, как говорила вдова, старость — лучший траур. Старость — траур жизни. Человек старится оттого, что теряет близких… В апреле и мае стояла страшная засуха. Обычно в это время на побережье уже начинаются дожди. А в этом году не выпало ни капли. Наконец разразились ливни. Но они прилетали, казалось, на птичьих крыльях. Только упадут последние струи, и солнце уже высушивает землю, и земля делается как необожженный кирпич. Совсем не те ливни, что падают день и ночь, когда и ложишься спать и просыпаешься под стук дождя о стекла.

Чтобы немного отвлечься от мертвой пустоты холодного дома, донья Роселия наведывалась в усадьбу Мидов. Любопытный бревенчатый дом, который они на своем языке называли бунгало. Кругом шли сады, но для доньи Роселии это были не сады, а, скорее, ухоженные зеленые участки кормовых. Жена Бастиансито встречала ее очень приветливо. Едва появлялась вдова — с печальным лицом и в будничной одежде, жена Бастиансито спешила угостить ее шоколадом. До чего же вкусен заграничный шоколад! Не то что местный, он и какао-то не пахнет, только что сладкий. Один из сыновей рассказал донье Роселии, что Лестер Мид перед отъездом скупил земли, где он собирается развести деревья какао. Это приносит больше золота, чем кофе и бананы. Вот уж не думала, не гадала, что мои дети станут богачами, размышляла старая Роселия, прихлебывая из чашки горячий шоколад, на побережье, открытом всем ветрам, в два часа дня. Она молила бога, чтобы ее сыновья выросли работящими, но не богачами. От богатства одни беды и неприятности. Навидались мы всякого! У богачей черствеет сердце.

А что на свете хуже черствого сердца? Но такая уж судьба им: богатство само в руки плывет, а другие весь свой век только облизываются…

С тех пор как Лиленд Фостер приехала со своим первым мужем на плантации «Тропикаль платанеры», она отсюда не отлучалась. Даже в здешнюю столицу не наведалась, не говоря уж о Соединенных Штатах. Когда-то давно она уложила чемоданы, но в это время вернулся Лестер, и она никуда не поехала. Поезд действовал ей на нервы. Мид решил до аэродрома везти ее на автомобиле; он оставит машину в мастерской на техосмотр и окраску, так что к их возвращению она станет как новенькая.

А уж как удивятся друзья, когда узнают, что Лестер и Лиленд отправились в путешествие! Особенно насчет Лиленд, потому что Мид всегда был для них «пронырой». Первый раз она будет столько часов в самолете. Лиленд едва успела купить более или менее приличное платье, шляпу, сумочку, туфли и бегло осмотреть город, где, казалось ей, она была в другом мире, высоко поднятом к лучезарному небосводу.

Но после нескольких часов полета она действительно оказалась в другом мире. В Нью-Йорке, провонявшем каленым железом: Сколько лет она не была в Нью-Йорке! Лиленд поправила прическу перед огромным зеркалом отведенной ей роскошной комнаты. Это была квартира друзей Лестера — в самой красивой части окрестностей Нью-Йорка. Когда Лиленд вошла в столовую, Мид ждал ее, проглядывая газеты и письма. По пути Лиленд взяла в библиотеке «Укрощение строптивой». Матовое золото ее волос, миндалевидные глаза цвета поджаренного хлеба — все в ней искрилось радостью, когда она сказала Миду:

— Лучше перечитывать Шекспира. Не хочу, чтобы со мной случилось то, что с Пройдохой…

— В пройдохи теперь попал я. Меня приглашают к себе адвокаты.

— Тебе досталось наследство?

— Так или иначе, ты получишь другой автомобиль…

— Какой еще другой автомобиль, сеньор Герцог?

— Тот, который предназначили тебе эти люди.

— Какие люди, если здесь не видно ни души? С тех пор как мы здесь, я вижу одни портреты.