Оноре Бальзак - Кузина Бетта

— Чего?

— Прессы, господин депутат левого центра!

— Как же мне, по-вашему, действовать? — спросил Юло-сын после некоторой паузы.

— Что ж! Семья — это вы! — продолжал г-н Шапюзо. — Этим все сказано. Действуйте по своему усмотрению. Но как можем мы помогать вам, как мы можем обращать полицию в оружие страстей и частных интересов?.. Вот за такие-то дела и впал в немилость, и вполне справедливо, предшественник нынешнего начальника тайной полиции, хотя наше чиновничество считало, что он этого не заслужил. Биби-Люпен заставлял полицию обслуживать частных лиц. В этом таилась огромная социальная опасность! С теми средствами, которые были в его распоряжении, этот человек мог стать грозной силой, мог быть заместителем судьбы ...

— Ну а на моем месте как бы вы поступили?.. — спросил Юло.

— Как! Вы просите у меня совета? Да ведь вы сами торгуете советами! — ответил Шапюзо. — Помилуйте, дорогой друг, вы смеетесь надо мною.

Юло откланялся и вышел, не заметив, как Шапюзо непроизвольно пожал плечами, вставая, чтобы проводить посетителя.

«И он еще хочет быть государственным человеком!» — сказал про себя Шапюзо, опять принимаясь за просмотр донесений.

Викторен вернулся домой, так и не рассеяв своих сомнений и не решаясь с кем-либо поделиться ими. За обедом баронесса радостно сообщила детям, что через месяц их отец вернется к семейному очагу и мирно окончит свои дни в кругу близких.

— Ах, я охотно отдала бы все три тысячи шестьсот франков моей ренты, чтобы видеть барона здесь! — воскликнула Лизбета. — Но, хорошая моя Аделина, не радуйся прежде времени, прошу тебя!

— Лизбета права, — сказала Селестина. — Милая матушка, не предупреждайте событий.

Баронесса, исполненная любви, исполненная надежды, рассказала о своем посещении Жозефы, заметив, что эти бедные девушки несчастны в своем счастье, и упомянула о матрацнике Шардене, отце смотрителя складов в Оране, желая тем доказать, что ее слова не плод пустых мечтаний.

На другой день в семь часов утра Лизбета в наемной карете была уже на набережной Турнель, где и приказала остановиться на углу улицы Пуасси.

— Подите на улицу Бернарден, — сказала она кучеру, — в дом за восьмым номером, там сквозной проход и нет привратника. Поднимитесь на пятый этаж, позвоните у двери налево, там, впрочем, есть дощечка: «Мадмуазель Шарден. Штопка кружев и кашемировых шалей» . Вам отворят. Вы спросите: «Дома ли кавалер ». Вам ответят: «Он вышел». Вы скажите: «Знаю, но все-таки найдите его, потому что тетушка ожидает его в карете на набережной и хочет его видеть...»

Спустя минут двадцать показался старик, лет восьмидесяти на вид, сгорбленный, белый как лунь, с покрасневшим от холода носом, бледным и сморщенным, каким-то старушечьим лицом; на нем был потертый и порыжевший сюртук из альпага, без орденских отличий; из-под коротких рукавов выглядывали обшлага вязаной фуфайки и застиранной, пожелтевшей рубашки; он робко вышел из-за угла, взглянул на экипаж, узнал Лизбету и, волоча ноги, обутые в мягкие стоптанные туфли, подошел к дверце экипажа.

— Ах, дорогой кузен, — сказала она, — ну и вид же у вас!

— Элоди все берет себе! — ответил барон Юло. — Эти Шардены отпетые мошенники...

— Хотите вернуться домой?

— О нет, нет! — сказал старик. — Мне хотелось бы пробраться в Америку...

— Аделина напала на ваш след...

— Ах, нельзя ли заплатить мои долги? — спросил барон с робкой надеждой. — Саманон преследует меня.

— Мы еще не выплатили ваших прежних долгов: ваш сын должен еще сто тысяч франков...

— Бедный мальчик!

— А ваша пенсия освободится только через семь-восемь месяцев... Если захотите подождать, то у меня найдется две тысячи франков!

Барон протянул руку жадным, жутким движением.

— Дай, Лизбета! Да вознаградит тебя господь! Дай! У меня есть местечко, куда скрыться!

— Но мне-то вы скажете, старый греховодник?

— Скажу. Я могу ждать еще восемь месяцев, потому что нашел себе ангелочка, доброе существо, невинное, совсем еще дитя, которое не соприкоснулось с развратом.

— Не забывайте о суде присяжных, — сказала Лизбета, льстившая себя надеждой когда-нибудь увидеть Юло на скамье подсудимых.

— Полно! Ведь это на улице Шарон! — сказал барон Юло. — В квартале, где все сходит с рук. Там-то уж меня никогда не найдут. Там, Лизбета, меня знают как папашу Тогрек, бывшего краснодеревца. Девочка любит меня, и я больше никому не позволю драть с себя шкуру.

— Да вас уже ободрали! — сказала Лизбета, глядя на его сюртук. — Хотите, я свезу вас туда, кузен?..

Барон Юло взобрался в карету, даже не попрощавшись с мадмуазель Элоди; он бросил ее, как бросают прочитанный роман.

В течение тридцати минут, пока они ехали, у барона только и было разговору что о юной Атала Джудичи, ибо он постепенно дошел до самых ужасных пороков, которые довершают разрушения старости. Снабдив своего кузена двумя тысячами франков, Лизбета высадила его на улице Шарон, в Сент-Антуанском предместье, у дверей дома, с виду весьма подозрительного и зловещего.

— Прощай, кузен! Значит, ты будешь теперь папаша Тогрек , так? Посылай ко мне только рассыльных, и всегда из разных мест.

— Отлично! О, как я счастлив! — сказал барон, весь просияв, ибо он предвкушал близкие радости еще не испытанного им счастья.

«Тут его не найти», — подумала Лизбета, приказав извозчику отвезти ее на бульвар Бомарше, откуда она на омнибусе вернулась на улицу Людовика.

На другой день, когда все семейство Юло собралось после завтрака в гостиной, доложили о приходе Кревеля. Селестина бросилась к отцу на шею и держалась с ним так, точно видела его накануне, хотя за последние два года это был первый его визит.

— Здравствуйте, отец! — сказал Викторен, протягивая ему руку.

— Здравствуйте, дети! — важно отвечал Кревель. — Мое почтение, баронесса! Боже, как малыши растут! Так и подгоняют нас: мне, мол, дедушка, тоже нужно местечко под солнцем!.. Графиня, вы, как всегда, дивно хороши! — прибавил он, глядя на Гортензию. — А вот и наше сокровище — кузина Бетта! Мудрая дева! Ну, я вижу, вы тут прекрасно устроились... — сказал в заключение Кревель, исчерпав свои любезности, преподносившиеся им с громким хохотом, от которого презабавно колыхались его багровые пухлые щеки.

И он с некоторым презрением окинул взглядом гостиную дочери.

— Дорогая Селестина, дарю тебе всю мою обстановку с улицы Сосэ, здесь она будет кстати! Твою гостиную пора обновить... А вот и плутишка Венцеслав! Ну, внучата, хорошо ли вы себя ведете? Надо быть благонравными...

— Особенно тем, кто ведет себя неблагонравно... — сказала Лизбета.

— Ваши сарказмы, дорогая Лизбета, запоздали. Дети мои, я желаю положить конец моему ложному положению, которое чересчур затянулось. Как добрый отец семейства, я пришел попросту объявить вам, что я женюсь.