Оноре Бальзак - Урсула Мируэ

— Швед Сведенборг неопровержимо доказал, что он сообщался с мертвыми, — отвечал аббат Шапрон. — Да, кстати, снимите с книжной полки жизнеописание прославленного герцога де Монморанси [181] Монморанси Анри, герцог де (1595—1632) — маршал Франции, казненный за подготовку восстания против кардинала Ришелье в провинции Лангедок; Бальзак цитирует второе издание его жизнеописания, сочиненного Симоном Дюкро (1665). , казненного в Тулузе, — вы прочтете там историю, очень похожую на вашу и на ту, что на сто лет раньше приключилась с Кардано, а ведь герцог де Монморанси не стал бы рассказывать небылицы.

Урсула и кюре поднялись на второй этаж, и добрый старец отыскал среди книг маленькое издание в двенадцатую долю листа, выпущенное в 1666 году в Париже, — жизнеописание Анри де Монморанси, сочиненное одним хорошо знавшим его священником.

— Прочтите, — сказал кюре, раскрыв книгу на странице 175. — Ваш крестный частенько перечитывал эти строки; видите, между страницами остались крошки его табака!

— А самого его уже нет! — сказала Урсула, беря книгу.

Вот что она там прочла:

«При осаде Прива [182] Прива — город в департаменте Ардеш на юго-востоке Франции; здесь в 1629 г. произошло восстание протестантов, подавленное королевской армией по приказу Ришелье; осада Прива длилась десять дней. французы потеряли несколько крупных военачальников: здесь погибли два генерала, а именно маркиз д'Уксель, раненный на подступах к крепости, и маркиз де Порт, которому пуля прострелила голову. Он погиб утром того дня, когда ему предстояло стать маршалом Франции. В ту минуту, когда он пал бездыханным, герцог де Монморанси, спавший в своей палатке, проснулся оттого, что какой-то голос, похожий на голоса маркиза, сказал ему: «Прощай». Герцог так любил друга, что приписал случившееся действию своего воображения, и поскольку ночь он, по обыкновению, провел в траншеях, то заснул безмятежным сном. Но тот же голос вторично разбудил его, вновь весьма отчетливо повторив те же самые слова. Тут герцог вспомнил, что некогда, слушая рассуждения философа Питара об отделении души от тела, они с маркизом условились, что тот из них, кто умрет раньше, придет, если сможет, попрощаться с тем, кто останется в живых. Засим, охваченный тревогой и желая проверить, правдиво ли страшное предвещание, герцог немедля послал одного из слуг в палатку маркиза, весьма удаленную от его собственной палатки. Но еще прежде, чем человек его возвратился, к герцогу прибыл гонец от короля с поручением утешить его в том горе, которого он страшился.

Пусть ученые мужи доискиваются причин сего происшествия, о котором я не раз слышал от герцога де Монморанси, я же счел, что сия столь же чудесная, сколь и правдивая история достойна занять свое место в книге».

— Что же мне теперь делать? — спросила Урсула.

— Дитя мое, — сказал кюре, — речь идет о вещах столь серьезных и сулящих вам такую выгоду, что вы должны хранить их в глубокой тайне. Теперь, когда вы рассказали мне о призраке, он, вероятно, больше не появится. К тому же вы достаточно окрепли и можете пойти в церковь; приходите туда завтра, чтобы возблагодарить Господа и помолиться за упокой души вашего крестного. И не сомневайтесь, что тайна ваша в надежных руках.

— Если бы вы только знали, с каким страхом я ложусь спать! Как смотрел на меня крестный! В последний раз он схватил меня за платье, чтобы подольше остаться со мной. Я проснулась вся в слезах.

— Не волнуйтесь, больше он не появится, — успокоил ее кюре.

Не теряя ни минуты, аббат Шапрон отправился к Миноре и попросил принять его без свидетелей в китайском павильоне.

— Нас никто не может услышать? — спросил аббат бывшего почтмейстера.

— Никто, — отвечал Миноре.

— Сударь, вам, должно быть, известен мой нрав, — сказал кюре, кротко, но пристально вглядываясь в лицо Миноре. — Мне надобно поговорить с вами о вещах серьезных, необычайных, касающихся вас одного; не сомневайтесь, что я сохраню все в глубочайшей тайне, но скрыть от вас то, что мне известно, я не вправе. При жизни вашего дяди здесь, — и кюре указал рукой в угол, — стоял маленький буфет работы Буля с мраморной доской, — Миноре мертвенно побледнел, — и под этой мраморной доской ваш дядя оставил письмо своей воспитаннице...

Кюре, ничего не опуская, рассказал Миноре о его собственных деяниях. Услышав о двух спичках, которые никак не зажигались, бывший почтмейстер почувствовал, как волосы у него на голове встают дыбом.

— Кто наплел вам все эти небылицы? — спросил он сдавленным голосом, когда кюре кончил свой рассказ.

— Сам покойный!

От этого ответа Миноре, которому доктор также являлся во сне, затрясся мелкой дрожью.

— Велика же милость Господа, если он из-за меня одного творит чудеса, — съязвил Миноре, которого сознание опасности вдохновило на первую в его жизни остроту.

— Все, что от Бога, естественно, — отвечал священник.

— Эта ваша фантасмагория ничуть меня не пугает, — сказал гигант, постепенно обретая присутствие духа.

— Я пришел не для того, чтобы пугать вас, сударь, ибо я никогда никому не скажу ни слова об этой истории, — ответил кюре. — Правду знаете только вы, вам и отвечать перед Богом.

— Но неужели, господин кюре, вы считаете меня способным на такой подлый обман?

— Я считаю каждого способным только на те преступления, в которых он мне покается на исповеди, — ответил священник проповедническим тоном.

— Преступление? — переспросил Миноре.

— Преступление, влекущее за собой ужасные последствия.

— Отчего же?

— Оттого, что оно не подвластно людскому суду. Преступника, оставшегося безнаказанным в этой жизни, возмездие настигает за гробом. Господь сам вступается за невинных.

— Вы полагаете, что Господу есть дело до подобных пустяков?

— Не обнимай он одним взглядом всю вселенную вплоть до мельчайших пылинок, как вы одним взглядом можете окинуть весь расстилающийся перед вами пейзаж, он не был бы Богом.

— Господин кюре, можете вы мне дать честное слово, что знаете все, что мне рассказали, только от дяди?

— Ваш дядя трижды являлся Урсуле и повторял ей эту историю. Измученная видениями, она посвятила меня в тайну, которая кажется ей настолько невероятной, что она никогда не станет ее разглашать. Поэтому вы можете быть совершенно спокойным.

— Да я и так спокоен, господин Шапрон.

— Надеюсь, — сказал старый священник. — Даже если бы откровения призрака казались мне совершенно бессмысленными, я все равно счел бы своим долгом поведать вам о них — уж слишком поразительны иные детали. Вы человек порядочный, честным путем нажили себе достаточное состояние, и вам нет нужды прибегать к воровству. К тому же вы человек простодушный, вас замучили бы угрызения совести. Все мы, от самого цивилизованного до последнего дикаря, наделены чувством справедливости, которое не позволяет нам мирно наслаждаться добром, приобретенным в обход законов, ибо разумное устройство общества сходно с устройством мироздания. В этом смысле общество имеет божественную природу. Человек не изобретает самостоятельно ни идей, ни форм, он лишь подражает тем вечным соотношениям, что наблюдает во вселенной. И вот что отсюда следует: отправляясь на эшафот, преступник волен унести с собой тайну своих преступлений, однако неведомая сила побуждает его перед смертью признаться в содеянном. Так что, дорогой мой господин Миноре, если вы спокойны, я счастлив за вас.