Тобайас Смоллет - Приключения Родрика Рэндома

— Скажем, мы могли бы для препровождения времени сыграть в вист, — сказал он. — Но нет, ничего не выйдет, нас только трое, а я не знаю другой игры. Правду сказать, я почти никогда не играю, разве только для того, чтобы доставить другим удовольствие или как сейчас, когда я вот-вот засну.

Правда, я не питал склонности к картам, но и не чувствовал отвращения к тому, чтобы провести за игрой часок-другой с приятелем, и, зная, что Стрэп того же мнения, сказал не колеблясь:

— Хорошо бы нам найти четвертого партнера. Пока мы раздумывали, как это сделать, человек, сидевший в комнате при нашем появлении и прислушивавшийся к разговору, степенно вытащил изо рта трубку и обратился к нам так:

— Джентльмены, вы видите, моя трубка пуста (он вытряхнул пепел в камин), и, чтобы вам угодить, я непрочь бы перекинуться по маленькой; но помните, по большой я не играю.

Мы с удовольствием приняли это предложение. Мне выпало играть с ним против Стрэпа и нашего приятеля по три пенса за партию. Нам повезло, и вскоре мой выигрыш достиг полукроны; джентльмен, встреченный нами на улице, заметив, что сегодня ему не везет, предложил бросить карты либо поменяться партнерами. Я был возбужден выигрышем и надеждами его приумножить, ибо видел, что наши новые знакомые играют неважно.

А посему я согласился дать ему отыграться, и, когда снова сняли колоду, к нашему взаимному удовольствию Стрэп стал моим партнером. Фортуна была благожелательна ко мне, как и раньше, и меньше чем через час мы выиграли у них тридцать шиллингов, так как чем больше они проигрывали, тем более теряли благоразумие и удваивали ставки каждый раз. Но в конце концов непостоянная богиня стала мне изменять; вскоре мы лишились всего нашего выигрыша и около сорока шиллингов собственных наших денег в придачу.

Эта потеря чрезвычайно меня огорчила и отразилась на мускулах физиономии Стрэпа, которая быстро вытянулась; противники, заметив наше состояние, любезно позволили нам отыграться и утешиться новым выигрышем. Тогда мой сотоварищ мудро заметил, что пора кончать, в ответ на что незнакомец, присоединившийся к нам в трактире, стал проклинать карты и пробормотал, что мы обязаны всем, что выиграли, только фортуне, но никак не нашей хорошей игре. Такая клевета столь меня уязвила, что я вызвал его сыграть в пикет на крону; его долго пришлось уговаривать, прежде чем он согласился. Это единоборство кончилось меньше чем через час, к моему невыразимому отчаянию, так как я потерял все до последнего шиллинга, а Стрэп наотрез отказался снабдить меня хотя бы шестипенсовиком. Джентльмен, по чьей просьбе мы пришли сюда, заметив по моему неутешному взгляду, что я изнываю от горя и негодования при виде того, как другой незнакомец удаляется с моими деньгами, начал так:

— Поистине я весьма огорчен тем, что вам не повезло, и охотно готов был бы пособить вам, будь это в моих силах. Но скажите бога ради, что заставляло вас испытывать свою судьбу так долго? У игроков есть правило играть, пока тебе везет, а как только фортуна изменяет, — говорить: «стоп!» Вы молоды, и страсти у вас слишком буйные, вы должны научиться ими управлять. Однако нет опыта лучшего, чем тот, за который платишь. Вам он пригодится до конца жизни. Что до этого незнакомца, который обыграл вас, то мне он не нравится. Вы не замечали, как я подавал вам знак, чтобы вы бросили игру вовремя?

— Не замечал, — ответил я.

— Вы слишком взволновались, чтобы о чем-нибудь думать кроме игры. Но послушайте, — продолжал он шопотом. — Уверены вы в честности вот этого парня? Его взгляд кажется мне подозрительным, но, может быть, я ошибаюсь. Пока он стоял позади вас, он делал страшные гримасы. Это очень дурной город…

Я сказал, что решительно убежден в честности моего сотоварища и что его гримасы, о которых он говорит, вызваны, без сомнения, волнением Стрэпа при моем проигрыше.

— Ну, если это так, прошу прощения. Хозяин, сколько платить?

Уплатить пришлось восемнадцать пенсов; расплатившись, джентльмен пожал нам обоим руки и, сказав, что будет рад встретиться с нами снова, удалился.

По дороге домой, после глубокого нашего молчания, Стрэп вдруг с горестным стоном воскликнул, что мы рисковали и провалились. На это замечание я ничего не ответил, и он продолжал.

— Помоги нам Господь отсюда выбраться! Не прошло еще сорока восьми часов, как мы в Лондоне, а с нами уже случилось сорок восемь тысяч несчастий. Над нами издевались, нас оскорбляли, с нами дрались, на нас выливали мочу, и в конце концов у нас отняли наши деньги. Мне кажется, скоро с нас сдерут и кожу! Что до денег, так этим мы обязаны своей глупости Соломон говорит: толки дурака в ступе, а он все не станет умным. Ах! Помоги нам боже, унция благоразумия стоит фунта золота!

Не время было будоражить мои чувства, раз я и так был взбешен проигрышем и пылал негодованием против него за то, что он отказался дать мне немного денег, чтобы я попытался отыграться. Поэтому я повернулся к нему с грозной миной и спросил, кого он считает дураком. Непривычный к такому моему выражению лица, ой остановился, как вкопанный, и уставился на меня, затем смущенно пробормотал:

— Дураком? Я никого не считаю дураком кроме самого себя. Из нас двух я больший дурак, потому что огорчаюсь чужой бедой, но nemo omnibus horis sapit [19] Никто не разумеет другого ( лат. ). . Вот и все, вот и все…

Воцарилось молчание, и оно длилось, пока мы не достигли нашего дома, где я бросился на кровать в муках отчаяния, решив погибнуть скорее, чем обратиться за помощью к моему сотоварищу либо к кому другому. Но Стрэп, который знал мой нрав и чье сердце исходило кровью от моих страданий, помешкав, подошел к моей кровати, вложил в мою руку кожаный кошелек и, разразившись слезами, воскликнул.

— Я знаю, о чем вы думаете! Но что мне до ваших мыслей! Вот все, что у меня есть, возьмите! Я, может быть, достану еще, прежде чем мы эти деньги истратим. Если не удастся, я буду просить милостыню ради вас, красть для вас, пойду с вами на конец света, буду голодать вместе с вами. Я хоть и сын бедного сапожника, но не подлец.