Тобайас Смоллет - Приключения Родрика Рэндома

Погруженный в эти нерадостные размышления, я дошел до дому, где жил, и успокоил моего хозяина, бывшего в большой тревоге, ибо сей добряк опасался, не случилось ли со мной чего-нибудь дурного, и боялся, что он не увидит меня больше. Стрэп, придя поутру меня навестить и узнав, что меня нет дома, чуть не рехнулся и, получив у своего хозяина разрешение отлучиться, пошел меня разыскивать, хотя знал город еще хуже, чем я.

Не желая посвящать квартирного хозяина в мои приключения, я рассказал ему о встрече в Палате хирургов с одним знакомым, с которым провел вечер и ночь, но меня беспокоили клопы и я спал плохо, почему и хотел бы немного отдохнуть; с этими словами я отправился спать, наказав разбудить меня, если Стрэп придет раньше, чем я проснусь. Мой друг поднял меня с постели, войдя вкомнату около трех часов дня, и предстал предо мной в таком виде, что я едва мог поверить своим глазам.

Коротко говоря, сей преданный брадобрей, отправившись в Палату хирургов, тщетно осведомлялся там обо мне; оттуда он нашел дорогу к дому военно-морского ведомства, где не мог получить никаких сведений, так как никто из находившихся там в то время меня не знал. Затем он отправился к бирже в надежде увидеть меня, но безуспешно. В конце концов, почти потеряв надежду меня найти, он решил расспрашивать всех встречных на улице, в чаянии получить от кого-нибудь сведения обо мне. И он в самом деле привел свое решение в исполнение, невзирая на глумление, ругательства и проклятия, коими ему отвечали; наконец ученик кузнеца, увидев, как он остановил носильщика с поклажей на спине и услыхав его вопрос, в ответ на который Стрэп получил крепкую ругань, окликнул его и спросил, не шотландец ли тот, кого он разыскивает. Стрэп с жаром воскликнул:

— Вот-вот. И на нем коричневый кафтан с длинными полами.

— Он самый, — сказал кузнец, — я его видел здесь час тому назад.

— Да ну! — вскричал Стрэп, потирая руки. — Здорово! Очень рад. В какую сторону он направлялся? — Ехал на телеге к Тайберну {32} 32 Тайберн — место казни преступников; в описываемый период оно находилось в двух милях от Лондона по дороге на Оксфорд. . Поторапливайтесь и поспеете во-время, чтобы посмотреть, как его вздернут.

Это острословие столь разъярило моего друга, что он назвал кузнеца негодяем и объявил о своей готовности поставить полфартинга и драться с ним.

— Э, нет! — сказал тот раздеваясь. — Мне не получить ваших денег. Вы, шотландцы, редко имеете их при себе. Я буду драться даром.

Толпа тотчас же очистила круг, и Стрэп, убедившись в невозможности отступить с почетом без боя и пылая негодованием против врага, препоручил свою одежду заботам толпы, и бой начался стремительным наскоком Стрэпа, который в несколько минут растратил свои силы, налетая на осторожного противника, который выдерживал штурм хладнокровно, пока не установил, что цырюльник выдохся; после этого он начал возвращать ему удары с большими процентами, вследствие чего Стрэп, трижды опрокинувшись на камни, вышел из игры и должен был признать преимущество кузнеца. После одержанной победы решено было отправиться в погребок неподалеку, чтобы заключить мировую выпивкой. Но когда мой друг стал собирать части своего костюма, он убедился, что кто-то из достойных зрителей уже распорядился его рубашкой, галстуком, шляпой и париком, каковые исчезли; быть может, кафтан и камзол ждала такая же участь, если бы их стоило утащить. Шум, поднятый им, ни к чему не привел, только доставил зрителям увеселение, и Стрэп был рад убраться восвояси, что и выполнил с немалым трудом и предстал передо мной весь в грязи и крови.

Несмотря на приключившуюся беду, он был в таком восторге, увидев меня живым и невредимым, что чуть не задушил и не раздавил в объятиях. После того как он почистился и надел мою рубашку и шерстяной ночной колпак, я рассказал ему подробности моих ночных похождений, преисполнивших его изумления и заставивших весьма энергически повторить утверждение, которое неоднократно бывало у него на устах: «Поистине Лондон — гостиная дьявола». Никто из нас не обедал, и он посоветовал мне подняться с постели; а тут как раз пришла молочница, он спустился вниз, принес кварту молока и хлеба на пенни, и мы отменно пообедали. Затем он поделился со мной своими деньгами — а их было восемнадцать пенсов — и покинул меня, намереваясь позаимствовать старый парик и шляпу у своего приятеля, школьного учителя.

Только он ушел, как я с великой тревогой стал размышлять о своем положении и перебирать всевозможные планы, какие подсказывало мое воображение, дабы остановиться на таком из них, который позволил бы мне прокормить себя, так как трудно передать мои терзания, когда я думал о моей злосчастной зависимости от бедняги цырюльника, на чей счет я жил. Моя гордость забила тревогу, и, не имея надежды чего-либо добиться в военно-морском ведомстве, я решил поступить завтра же, будь что будет, в пешую гвардию. Это сумасбродное решение, польстив моей натуре, доставило мне большое удовлетворение, и я уже вел свой полк в атаку на врага, когда вернувшийся Стрэп прервал мои мечтания. Школьный учитель подарил ему парик с косичкой, который я видел на нем в день нашего знакомства, а также старую шляпу, поля коей могли бы затенить и лицо колосса. Хотя Стрэп рискнул надеть эти подарки в сумерки, ему не хотелось потешать толпу при дневном свете, а посему он тотчас приступил к работе и обкорнал их, уменьшив до пристойных размеров. Занимаясь этим делом, он обратился ко мне с такими словами:

— Что и говорить, мистер Рэндом, вы родились джентльменом и многому обучались, да и поистине похожи на джентльмена, а что до внешнего вида, то вы не уступите лучшим из них. Я же сын бедного, но честного сапожника, и мать моя была самой усердной и старательной хозяйкой до той поры, пока не начала выпивать, о чем вам очень хорошо известно, но у каждого свои недостатки, humanum est errare [24] Человеку свойственно ошибаться ( лат. ). . Ну, а я бедный подмастерье-цырюльник, нехудо скроенный, немного знаю по-латыни и кое-что смекаю в греческом, но что толку? Пожалуй, могу прибавить, что немножко знаю свет, — но это к делу не относится, — хотя вы из благородных, а я из простых, но отсюда не следует, что я из простых не могу оказать добрые услуги вам из благородных. Ну таквот: мой родственник, школьный учитель — может быть, вы не знали, как он мне приходится, так я вам сейчас объясню: его мать и племянник сестры моей бабушки… нет не то… дочь брата моего дедушки., Чорт возьми, позабыл… Но, погодите, вот что я знаю — мы с ним семиюродные братья.

Желание узнать, какую добрую услугу он мне оказал, одержало верх над моим терпением, и я перебил его, воскликнув: