Дилан Томас - Детство, Рождество, Уэльс

– Что мы им выдадим? «Весть благую»?

– Нет, – сказал Джек. – «В небесах и на земле». Считаю до трех.

Раз, два, три, и мы запели, и голоса высоко взлетели, но кажутся дальними в глухой, снежно-ватной тьме вокруг дома, в котором никто не живет из наших знакомых. Мы стоим, прижавшись друг к дружке, у самой у темной двери.

И тут слабый, пересохший голос, как голос того, кто долго молчал, начинает нам подпевать; слабый, сухой, ломкий голос по ту сторону двери; слабый, сухой голос сквозь замочную скважину. И когда мы останавливаемся на бегу, то оказываемся возле нашего дома; зала прекрасна и ярко освещена; играет патефон; воздушные шары проплывают над простуженно кашляющими рожками; все опять хорошо, и на весь город сияет Рождество.

– Может, это был призрак, – сказал Джим.

– Может, тролль, – сказал Дэн, он вечно читал.

– Пошли глянем, может, у них еще осталось желе, – сказал Джек. И мы пошли, и мы глянули.

Рождественская ночь не обходится без музыки. Один дядя играет на скрипке, двоюродный брат поет «Глаза любимой», а другой дядя поет «Сыны отваги». В маленьком доме тепло.

Тетя Ханна, перейдя на померанцевую, поет песню про бедное сердце и смерть и еще другую, из которой вытекает, что ее сердце – как гнездышко пташки; и потом опять все смеются; и потом я иду спать. В свое окно я вижу луну и нескончаемый дымный снег, и во всех окнах на нашем холме огни, и в долгую, медленно падающую ночь поднимается музыка. Я прикручиваю газ и ложусь в постель. Говорю несколько слов густой и святой темноте – и сразу засыпаю.

Все выше (лат.).