Оноре Бальзак - Мелкие буржуа

— Ваш номер? Какой у вас номер? — послышались возгласы со всех сторон.

— Да замолчите вы, дурачье, — донесся с улицы хриплый голос, — это писарь мирового судьи!

Воцарилось гробовое молчание. Дюток застал своего экспедитора в жилетке из желтой кожи — такой же, из какой изготовляют перчатки жандармов; из-под нее выглядывал вязаный шерстяной жилет довольно жалкого вида. Воображение поможет читателю нарисовать болезненное лицо человека, чья безволосая шея высовывалась из этой своеобразной скорлупы: голова его была повязана шелковым платком, закрывавшим часть лба и придававшим физиономии Серизе одновременно и отвратительный и устрашающий вид; впечатление это усиливал мигавший огонек свечи, оплывавшей в дешевом подсвечнике.

— Нет, так у нас ничего не получится, папаша Лантимеш, — говорил Серизе рослому старику лет семидесяти, который переминался перед ним с ноги на ногу, стискивая в руке колпак из красной шерсти, снятый им с лысой головы.

Сквозь распахнутую, изрядно поношенную рабочую блузу старика можно было увидеть голую грудь, поросшую седыми волосами.

— Вы уж скажите мне, зачем вам такие деньги, — продолжал ростовщик. — Давая сто франков, даже в расчете получить за них сто двадцать, я должен знать, что вы затеваете. Подобную сумму не швыряют на ветер, это не собака, что кидается в любую подворотню...

Пятеро остальных клиентов, среди которых были две кормящие матери, причем одна что-то вязала, а другая держала ребенка у груди, расхохотались.

Увидя Дютока, Серизе почтительно встал и быстро направился ему навстречу, бросив на ходу:

— У вас есть время подумать. Повторяю, меня весьма смущает, зачем понадобилось сто франков старику — совладельцу слесарной мастерской.

— Ну, а если речь идет об изобретении! — воскликнул старый рабочий.

— И вы думаете довести его до конца с жалкой сотней франков!.. Вы ничего не смыслите в делах, тут потребуется не меньше двух тысяч франков, — вмешался Дюток. — Ведь нужен патент, нужны покровители...

— Это верно, — подтвердил Серизе, уже давно мечтавший о таком случае. — Вот что, папаша Лантимеш, приходите-ка завтра часов в шесть утра, и мы потолкуем. Коли речь идет об изобретении, следует говорить без свидетелей...

Когда Серизе подошел к Дютоку, тот быстро сказал ему:

— Если дело стоящее, я вхожу в долю!..

— Вы что ж, поднялись на заре только для того, чтобы сообщить мне об этом? — спросил недоверчивый Серизе, уже выведенный из себя словами «я вхожу в долю». — Ведь вы могли бы дождаться нашей встречи в канцелярии.

И он искоса поглядел на Дютока; тот сбивчиво, мешая правду с вымыслом, заговорил о Клапароне и о необходимости более энергично заняться делами Теодоза. Затем он вышел, назначив свидание Серизе.

— Вы вполне могли бы дождаться, пока я приду утром в канцелярию суда, — повторил Серизе, провожая Дютока к двери.

— Вот еще один, — пробормотал он, возвращаясь к столу. — Думается, он наводит тень на плетень и старается сбить меня с толку... Ну, что ж, если надо будет, я плюну на должность экспедитора... А, это вы, кумушка?! — воскликнул он. — Вы, как я вижу, тоже изобретаете, но только... Детей... Хоть это занятие и не новое, но весьма забавное!

Вряд ли стоит подробно останавливаться на встрече трех компаньонов, тем более, что все то, о чем они условились, было затем пересказано Теодозом мадемуазель Тюилье. Необходимо только заметить, что ловкость, выказанная ла Перадом, почти испугала Серизе и Дютока; банкир бедняков начал даже подумывать о том, не пора ли ему выйти из игры, ибо партнеры оказались слишком сильными игроками. Любой ценой оказаться в выигрыше, одержать верх над самыми ловкими, не останавливаясь даже перед плутовством, — вот честолюбивое стремление, присущее всем истинным друзьям зеленого сукна. Это замечание объяснит читателю, почему ла Перада ожидал вскоре ужасный удар.

Впрочем, адвокат хорошо знал людей, с которыми ему приходилось иметь дело. И поэтому он играл в присутствии обоих своих сообщников роль, утомлявшую его едва ли не больше, чем постоянное напряжение всех душевных сил и ума, которого требовала от него многоликая натура и многообразная деятельность. Дюток был великим плутом, а Серизе некогда играл в комедиях, оба умели притворяться на славу. Бесстрастный лик в духе Талейрана не мог служить подходящей маской для провансальца, люди, в чьих когтях он находился, быстро бы его раскусили, и поэтому ему приходилось изображать добродушного, доверчивого, откровенного малого, а это — высшее искусство. Держать в заблуждении публику может любой хороший актер, но обмануть мадемуазель Марс, Фредерика Леметра, Потье, Тальмá, Монроза способен только выдающийся артист.

Вот почему после пресловутого совещания в ресторане ла Перада, столь же проницательного, как и Серизе, мучил тайный страх; игра подходила к концу, и страх этот временами леденил ему кровь, бросал то в жар, то в холод, Теодоз уподоблялся игроку, который, поставив последнюю ставку, лихорадочно следит взглядом за вертящимся шариком рулетки. В такие минуты чувства человека приобретают необычайную остроту, а ум работает с такой головокружительной быстротой, с какой работает ум ученого, расширяющего границы человеческого познания.

На следующий день после беседы со своими компаньонами адвокат отправился обедать к Тюилье; под тем предлогом, что им следует нанести визит г-же де Сен-Фондриль, супруге знаменитого ученого, с которой они хотели ближе познакомиться, Тюилье увел жену из дому и оставил Теодоза наедине с Бригиттой. Ни сам Тюилье, ни его сестра, ни Теодоз не заблуждались относительно истинного смысла этой комедии, однако бывший красавец времен Империи пышно именовал свой поступок «дипломатическим».

— Молодой человек, не злоупотребляй невинностью моей сестры, относись к ней с должным почтением, — торжественно изрек Тюилье перед уходом.

— Скажите, мадемуазель, — начал Теодоз, придвигая свое кресло к глубокому креслу, в котором сидела Бригитта, занятая вязанием, — вы уже подумали о том, что следует расположить коммерсантов нашего округа в пользу Тюилье?..

— Но как это сделать? — спросила Бригитта.

— Насколько мне известно, вы поддерживаете деловые отношения с Барбе и Метивье.

— Ах, вы совершенно правы!.. Клянусь честью, вас разиней не назовешь! — сказала она после короткого молчания.

— Когда любишь людей, стараешься им услужить! — наставительно ответил Теодоз с почтением в голосе.

Нелегкая битва, которую Теодоз вел вот уже почти два года, вступала в решающую фазу: победить подозрительность старой девы было для него столь же важно, как для Наполеона овладеть важнейшим редутом под Москвой. Он должен был околдовать Бригитту так, как дьявол, по мнению людей, живших в средние века, околдовывал свою жертву; иначе говоря, ему надо было добиться того, чтобы она никогда не смогла высвободиться из-под его чар. Уже три дня кряду ла Перад обдумывал эту задачу и хорошо понимал все ее трудности. Лесть — самое надежное средство в руках ловкого человека — была бессильна в отношении старой девы, которая давно уже избавилась от всяких иллюзий. Но для человека с несгибаемой волей не существует непреодолимых преград, и люди, подобные Ламарку [69] Ламарк , Максимильен (1770—1832) — французский генерал времен Наполеоновской империи. В 1807 году смелым броском овладел островом Капри, сломив сопротивление английского полководца Гудзона Лоу. , всегда найдут способ овладеть своим островом Капри. Вот почему мы полагаем невозможным что-либо опустить из поучительной сцены, разыгравшейся в тот вечер, в ней все важно: паузы, потупленные взоры, многозначительные взгляды, модуляции голоса...