Иван Панаев - АКТЕОН

- Ну, любезный Прокофий Евдокимыч, ведь и вас не обидел господь состояньем-то,

- а ведь уж не поистратится, знаю… Ведь у вас денег-то, я чай, только куры не клюют.

Андрей Петрович засмеялся.

На лице старика обнаружилось судорожное движение.

- Куры не клюют! - повторил он, тяжко вздыхая. - Эх, почтенный Андрей

Петрович! чужая душа и чужой карман потемки.

Он отер губы пестрым бумажным платком и, после нескольких минут молчания, произнес:

- С собой в могилу ничего не возьмешь! ничего!

- Кажется, что так, - возразил Андрей Петрович. - Ох, Прокофий Евдокимыч, много, батюшка, за вами грешков водится. Я правду люблю говорить в глаза, вы это знаете… "Помни час смертный" - сказано в писании; пора покаяться; там ведь нас всех на чистую выведут, ей-богу, так. Перед богом запираться не будешь…

Старичок закашлялся.

- Все мы грешны… - отвечал он. - Ох, грешны! Я другое воскресенье сряду у обедни не был… Захирел, совсем захирел…

Андрей Петрович приготовлялся сделать еще какое-то возражение Прокофию

Евдокимычу; он уже разинул рот, но вдруг в комнате, соседней с галереею, раздался страшный крик.

- Где? что?.. вишь какой? На галерее?.. а? Хорош хозяин! Погоди, вот я его! Кто с ним? Прасковья Павловна здесь? Что? Да говори громче?.. а? нету?

- Фекла Ниловна! матушка, Фекла Ниловна!.. - воскликнул Андрей Петрович, бросившись навстречу к новоприезжей барыне.

- Хорош, хорош, сударь, нечего сказать!.. Этак-то гостей принимаешь?.. Забился сам бог знает куда?.. Что… Не оправдывайся, кругом виноват.

- Да как же вы это так подъехали, матушка, что мы не слыхали?.. Эй, Антипка!

Васька!.. Дармоеды проклятые! никто мне и сказать не пришел!

Андрей Петрович обратился к помещику семи душ.

- Ну, и ты хорош, Илья Иваныч! Просил тебя, братец, дать знать, кто приедет, а ты тут разиня рот слушаешь наши разговоры с Прокофьем Евдокимычем… Это, братец, совсем не твое дело… Виноват, матушка Фекла Ниловна… Ручку: не сердитесь! впредь этого не случится… Оплошал, что делать!

- Что? винишься? То-то же! Прокофий Евдокимыч… здравствуйте! сколько лет, сколько зим не видались… Знать меня совсем не хочет, забыл совсем. Здравствуй, Илья

Иваныч! что детки? а? Сколько у тебя лет большенькому-то?.. а?

- Тринадцатый годок пошел-с; вот уж крестнице-то вашей пятый с Ильина дни пойдет.

- Что? Пятый?.. Наська! Наська! подай картонку-то!.. Слышишь?.. Извините, мой батюшка! Сейчас приду к вам, вот только чепец надену!.. Наська! Вели, Илья Иваныч, послать ко мне мою Наську… Ведь у тебя, Андрей Петрович, будет петербургская модница, так надо же немножко принарядиться; а то ведь еще, пожалуй, осмеет, чего доброго… Да что Прасковьи-то Павловны до сих пор нет?.. Наська! Наська! Где ты, бестия, была?.. Знаешь, что барыне надо одеваться!..

Фекла Ниловна отправилась с своей горничной в гостиную и минут через десять явилась во всей красе, в чепце с крылышками и с бантиками. Фекла Ниловна была женщина лет под пятьдесят, плотная, с приемами мужественными, повелительными, с голосом пронзительным. Она обладала большими хозяйственными дарованиями и страдала золотухой, отчего была несколько глуховата на правое ухо.

- Что, Андрей Петрович, много ли нынешний год яблонь купил? - сказала она, садясь в кресло, поставленное ей Ильей Иванычем. - А? сколько?..

- Да штук до пятидесяти, матушка; теперь у меня фруктовый-то садик будет - я вам скажу!..

- Что, почем? Белый налив? Садовник-то у тебя перестал пить?.. а? Сердита, батюшка, на твоего брата; ужасно сердита… Перекупил у меня лес… Я торговала у Ивана

Астафьича; бревна толстые, задаром почти отдавали, хотела баню у себя новую выстроить, а он и под сунься тут - хоть бы предуведомил… О, плут какой!.. Что?.. Плут! так на даровщинку и лезет. И на что ему лес? чего ему строить? Завидливые глаза: только бы дешевенькое другому не досталось…

- А, да что об нем говорить! - с досадой заметил Андрей Петрович, - он надоел мне, чтоб ему…

- Надоел? что? А знаешь ли, батюшка, что он на прошедшей неделе, кажется, в четверток, - да, так и есть, в четверток, - в твои Холмищи заезжал и старосту вызывал, долго говорил с ним… Уж я это наверно знаю.

- Как?..

Андрей Петрович вскочил со стула, глаза его налились кровью, и он топнул ногой.

- Что такое? С моим старостой говорил? Полноте, матушка Фекла Ниловна, этого быть не может!..

- Что ж я, лгунья какая, что ли? У меня, кажется, язык-то все один: что в будни, что в праздник, лгать не привыкла. Быть не может! С детства не лгала, батюшка; извини, и сплеток смерть не люблю, а ссорить вас еще пуще мне нет никакой прибыли: я христианка… Даром что братец твой плут, а мне обоих вас жалко… Из одной утробы вышли, а живете хуже, чем кошка с собакой… А? не правда ли? Я бы рада была помирить вас.

Андрей Петрович стал перед Феклой Ниловной, заложив руки назад и нахмурив брови.

- Помирить? - закричал он. - Чтоб я с ним помирился? Я - с этим Иудой

Искариотским?.. В своем ли вы уме, матушка Фекла Ниловна?

- Что? В своем ли уме? Я? Спасибо тебе, батюшка, сумасшедшую из меня хочешь сделать?.. а? С вами не сговоришь! Как хотите, так и живите… Лучше скажи-ка мне о петербургской-то, о жене соседа-то своего. Какова?.. а? Нос-то, я чай, подымает? важничает?.. а? Белокурая или черноволосая? Что? одета как-нибудь особенно?.. а?

- Соседи приехали-с, господа из Долговки! - проревел вошедший Антипка.

Андрей Петрович произнес длинное "а!" и пошел навстречу к гостям. Фекла

Ниловна вся впилась в дверь, в которую должны были войти гости, и беспрестанно повертывалась на стуле от нетерпеливого ожидания.

Через минуту Прасковья Павловна бросилась в объятия Феклы Ниловны и потом подвела к ней свою милую невестку.

- Имею честь рекомендовать себя! - закричала Фекла Ниловна, пожирая глазами

Ольгу Михайловну. - Прошу любить меня. Я, по правде сказать, тоже петербургская, я ведь родилась в Петербурге, матушка.

Дочь бедных, но благородных родителей нежно посматривала то на богатого старичка, то на хозяина дома.

- Батюшка Петр Александрыч! узнаешь ли меня? - продолжала Фекла Ниловна, бросаясь от Ольги Михайловны к ее мужу. - Еще маленького вас знала, вот такого… а? что? Помните, я вас на руках носила?

Петр Александрыч улыбался и раскланивался.

Среди этой суматохи приехало еще несколько гостей - барыня с четырьмя дородными воспитанницами, в венках на голове и в белых платьях с розовыми поясами; помещик в милиционном камлотовом сюртуке; заседатель, лекарь и еще два-три безмолвные лица.

Петр Александрыч познакомился со всеми. Ему было очень приятно, что он и жена его сделались предметом всеобщего внимания. Развалясь на диване, рассказывал он о своих петербургских подвигах; о своих друзьях князьях, графах и генералах. Около него составился кружок слушателей. Илья Иваныч и заседатель молча и значительно поглядывали друг на друга при каждом его слове, а богатый старичок каждый раз привставал, когда Петр Александрыч обращался к нему.