Карел Чапек - Рассказы и очерки

Он зашагал по комнате, стараясь укрепить в себе решимость, но Иоганна не появлялась. Он несколько раз останавливался, прислушивался. Плач продолжался, не ослабевая, — равномерный, однообразный вой. Хозяина испугало такое глубокое отчаяние.

«Пойду к ней, — решил он, — и скажу лишь: «Ладно, запомните это, Иоганна, и больше не плачьте. Я вас прощаю, если будете вести себя честно».

И вдруг стремительные шаги, двери настежь, в дверях Иоганна. Стоит и воет. Страшно смотреть на ее опухшее лицо.

— Иоганна… — тихо произносит он.

— Разве я это заслужила!.. — восклицает служанка. — Вместо благодарности… Как с воровкой… Такой срам!..

— Но Иоганна… — хозяин потрясен. — Ведь вы же взяли у меня все это… Поглядите! Взяли или не взяли?

Но Иоганна не слушает.

— Чтобы я да стерпела такой срам! Обыскать меня! Как какую-то… цыганку… Так осрамить меня… Рыться у меня в шкафу!.. У меня! Разве можно так поступать, сударь! Вы не имеете права… оскорблять. Я этого… до смерти… не забуду. Что я, воровка?.. Я, я воровка?! — восклицала она в отчаянье. — Я воровка?.. Я из такой семьи!.. Вот уж не ожидала, вот уж не заслужила!

— Но… Иоганна, — возражает ошеломленный хозяин, — рассудите же здраво: как эти вещи попали к вам в шкаф? Ваши они или мои?.. Скажите-ка, разве они ваши?

— Слышать ничего не хочу! — всхлипывала Иоганна. — Господи боже, какой срам!.. Как с воровкой… Обыскали!.. Ноги моей здесь больше не будет! — кричит она в неистовстве. Сейчас же ухожу! И до утра не останусь, нет, нет!..

— Ведь я вас не гоню… — возражает он в смятении. — Оставайтесь, Иоганна. Забудем о том, что произошло, бывает и хуже. Я вам ничего даже не сказал, не плачьте же!

— Ищите себе другую, — Иоганна захлебывается рыданиями, я у вас и до утра не останусь… Я человек, а не собака… Не стану все терпеть… Не стану! — восклицает она с отчаяньем. — Хоть бы вы мне тысячи платили. Лучше на мостовой заночую…

— Да почему же, Иоганна! — беспомощно защищается он. Чем я вас обидел? Я вам даже слова не сказал…

— Не обидели?! — кричит Иоганна с еще большим отчаяньем. — А это не обида… обыскать шкаф… как у воровки? Это ничего? Это я должна стерпеть? Никто меня так не позорил… Я не какая-нибудь… потаскушка! — Она разражается конвульсивным плачем, переходящим в вой, и убегает, хлопнув дверью…

Хозяин поражен беспредельно. И это вместо повинной? Да что же это такое? Что и говорить, ворует, как сорока, и она же оскорблена, что он дознался до правды. Воровать она не стыдится, но жестоко страдает от того, что ее воровство обнаружено…. В своем ли она уме?

Ему становилось все больше жаль служанку. «Вот, видишь, говорил он себе, — у каждого человека есть свои слабости, и больше всего ты оскорбишь его тем, что узнаешь о них. Ах, как безгранична моральная уязвимость человека, совершающего проступки! Он мнителен и душевно слаб в грехах своих! Коснись сокрытого зла и услышишь вопль обиды и муки. Не видишь ты разве, что хочешь осудить виноватого, а осуждаешь оскорбленного?»

Из кухни доносился плач, приглушенный одеялом.

Хозяин хотел войти, но кухня была заперта изнутри.

Стоя за дверью, он уговаривал Иоганну, корил ее, успокаивал, но в ответ слышались только рыдания, все более громкие и безутешные. Подавленный, полный бессильного сострадания, он вернулся в свою комнату. На столе все еще лежали украденные вещи — отличные новые рубашки, много всякого белья, разные сувениры и бог весть что еще. Он потрогал их пальцем, но от этого прикосновения только росли чувство одиночества и печаль.

— Я расскажу вам, — сказал старый Фулинус, — как появилась на свет голубая хризантема «Клара».

Жил я в ту пору в Лубенце и разбивал лихтенбергский парк в княжеском имении. Старый князь, сударь, знал толк в садоводстве. Он выписывал из Англии, от Вейче, целые деревья и одних луковиц заказал в Голландии семнадцать тысяч. Но это так, между прочим.

Так вот, однажды в воскресенье иду я по улице и встречаю юродивую Клару, этакую глухонемую дурочку, вечно она заливается блаженным смехом… Не знаете ли вы, почему юродивые всегда тик счастливы?

Я хотел обойти ее стороной, чтобы не полезла целоваться, и вдруг увидел в лапах у нее букет: укроп и какие-то еще полевые цветы, а среди них, знаете что?..

Немало я на своем веку цветов видел, но тут меня чуть удар не хватил: в букетике у этого чучела была махровая голубая хризантема! Голубая, сударь! Цвета примерно Phlox Laphami; лепестки с. чуть сероватым отливом и атласно-розовой каемкой; сердцевина похожа на Campanula turbinata [43] Phlox Laphami; Campanula turbinata. Phlox Lophatni — разновидность флоксов; Campanula turbinata — разновидность садовых колокольчиков. — цветок необыкновенно красивый, пышный. Но не в этом дело. Дело в том, сударь, что такой цвет у индийских хризантем устойчивых сортов, тогда, да и сейчас, совершенная невидаль. Несколько лет назад я побывал в Лондоне у старого сэра Джемса Вейче, и он как-то похвалился мне, что однажды у них цвела хризантема, выписанная прямо из Китая, голубая, с лиловатым оттенком; зимой она, к сожалению, погибла. А тут в лапах у Клары, у этого пугала с вороньим голосом, такая голубая хризантема, что красивее трудно себе и представить. Ладно…

Клара радостно замычала и сует мне этот самый букет. Я дал ей крону и показываю на хризантему.

— Где ты взяла ее, Клара?

Клара радостно кудахчет и хохочет. Больше я ничего от нее не добился. Кричу, показываю на хризантему, — хоть бы что. Знай лезет обниматься.

Побежал я с этой драгоценной хризантемой к старому князю.

— Ваше сиятельство, они растут где-то тут, неподалеку. Давайте искать.

Старый князь тотчас велел запрягать и сказал, что мы возьмем с собой Клару. А Клара тем временем куда-то исчезла, будто провалилась. Стоим мы около коляски и ругаемся на чем свет стоит, — князь-то прежде служил в драгунах. Не успели мы еще и наругаться вдоволь, как вдруг, высунув язык, прибегает Клара и протягивает мне целый букет голубых хризантем, только что сорванных. Князь сует ей сто крон, а Клара от обиды давай реветь. Она, бедняжка, никогда не видела сотенной бумажки. Пришлось мне дать ей одну крону. Тогда она успокоилась, стала визжать и пританцовывать, а мы посадили ее на козлы, показали ей на хризантемы: ну, Клара, куда ехать?