Фридрих Шпильгаген - Въ двѣнадцатомъ часу

И кромѣ того, тераса была любимымъ мѣстопребываніемъ дѣтей, которыя сильно полюбили Свена и безпрестанно требовали отъ него новыхъ разсказовъ, особенно вечеромъ, когда гостиная была уже освѣщена и рѣка отсвѣчивалась розовыми тѣнями, когда одна только звѣзда мерцала на темносинемъ небѣ.

Тогда они приходили къ нему и неотступно просили и молили его до-тѣхъ-поръ, пока онъ отдавался въ ихъ распоряженіе. Въ пылу вниманія Китти карабкалась къ нему на колѣни, Эдгаръ прицѣплялся къ нему съ другой стороны, и оба, уставивъ на него болышіе задумчивые глаза, слушали интересную исторію о томъ, какъ графъ продалъ своихъ трехъ дочерей тремъ чудовищамъ, изъ которыхъ вышли потомъ прекраснѣйшіе принцы, о Бѣлоснѣжкѣ, которая жила въ горахъ съ семью карликами, о Чумичкѣ-Разношерсткѣ; а когда міръ нѣмецкихъ сказокъ надоѣдалъ отважному весельчаку Эдгару, тогда являлись на сцену разсказы о Синдбадѣ-мореплавателѣ, Абалѣ-купцѣ и о Гарунъ-аль-Рашидѣ, славномъ калифѣ багдадскомъ. Иногда подходила къ нимъ и мистрисъ Дургамъ и тихо садилась послушать ихъ.

— Какъ это можетъ васъ интересовать? спросилъ Свенъ.

— Мнѣ никто не разсказывалъ сказокъ, когда я была ребенкомъ, отвѣчала она: — и такъ странно, что мнѣ все сдается, какъ-будто все это я пережила, или мечтала о томъ, или по-крайней-мѣрѣ прочитала. И однако это не можетъ быть: у насъ въ Англіи нѣтъ такихъ прекрасныхъ сказокъ.

— Развѣ вы не нѣмка? спросилъ онъ съ удивленіемъ.

— Какъ вамъ пришло это въ голову? спросила она съ не меньшимъ удивленіемъ.

Свенъ пришелъ въ замѣшательство. Свѣдѣніе о нѣмецкомъ происхожденіи Корнеліи онъ почерпнулъ изъ очень невѣрнаго источника сообщеній госпожи Шмицъ, которыя много разъ уже казались нелѣпыми сказками.

— Самъ не знаю, какъ это мнѣ пришло въ голову, отвѣчалъ онъ: — можетъ быть, потому что вы такъ превосходно говорите по-нѣмецки.

— Но и мистеръ Дургамъ не хуже меня говоритъ.

— Однако онъ дѣлаетъ иногда ошибки, какихъ я отъ васъ никогда не слыхалъ.

— Можетъ быть, у меня больше способности къ изученію языковъ. И кромѣ того, посудите сами, мы живемъ во второй уже разъ въ Германіи и въ первый пріѣздъ прожили здѣсь три года. Неудивительно послѣ этого, что всѣ мы похожи немного на нѣмцевъ.

Мистрисъ Дургамъ говорила это съ особенною живостью, какъ-будто оскорбленная въ своей національной гордости, что ее не принимаютъ за англичанку. Самому Свену стало смѣшно, что онъ принималъ съ неограниченною вѣрой открытія, придуманныя хозяйкой Шмицъ. Онъ долженъ былъ сознаться, что только англичанка можетъ сохранять такое невозмутимое спокойствіе, такую величавую холодность, какими всегда обладала мистрисъ Дургамъ въ гостиной, а когда случалось ей заговорить по-англійски, то всякое сомнѣніе въ возможность ея нѣмецкаго происхожденія должна была исчезнуть.

— Простите, сказалъ онъ: — но мнѣ такъ была пріятна мысль принимать васъ за нѣмку. Болѣе всего на свѣтѣ я люблю свое отечество и мнѣ хотѣлось бы, чтобъ все прекрасное, все доброе имѣло нѣмецкое происхожденіе.

— Вы никогда не женились бы на иностранкѣ?

— Я совсѣмъ не женюсь.

— Если уже вы не женитесь, такъ кому же и жениться?

— Отчего же мнѣ скорѣе, чѣмъ другимъ?

— Оттого, что сердце ваше богато любовью, слѣдовательно вы нуждаетесь въ любви болѣе другихъ.

— Откуда вы это знаете?

— Что же я была бы за женщина, еслибъ не могла разбирать такихъ вещей?

— А если вы ошибаетесь?

— Это невозможно.

— Но я питаю ненависть, къ браку.

— Почему?

— Потому что отъ него бываютъ люди несчастны.

— А вина, можетъ быть падаетъ, на людей, не на бракъ, возразила Корнелія: — о! я могу себѣ представить бракъ, какъ онъ долженъ быть — но думать можно о многомъ. Понастоящему, совсѣмъ не слѣдовало бы думать. Отъ многодуманья дается печаль и болѣзнь. Лучше всего не станемъ думать или будемъ думать только о томъ, какъ завтра повеселиться.

Она произнесла это съ влажными, печальными, глазами, но нѣсколько легкомысленнымъ тономъ; у Свена на душѣ стало страшно. Ему вспомнились слова Офеліи: «О, что за благородная душа тутъ уничтожена!»

Большая перемѣна совершилась въ мистрисъ Дургамъ со дня прогулки по горамъ. Она лишилась того невозмутимаго, холоднаго спокойствія, подъ которымъ прежде все скрывала, какъ подъ непроницаемой личиною. Она сдѣлалась мягче и сообщительнѣе, и видимо старалась принимать участіе во всемъ, что вокругъ нея происходило. Въ отношеніи мистера Дургама она стала не такъ чуждаться, менѣе была натянута, не такъ сурово вѣжлива, какъ прежде; иногда она стала даже прямо къ нему обращаться съ разговоромъ, чего въ первое время знакомства Свенъ никогда въ ней не замѣчалъ. Дѣтьми своими она стала гораздо больше заниматься. Китти сажала подлѣ себя и учила ее вязать на иголкахъ; интересовалась удочкой Эдгара и помогала Свену въ приготовленіи колосальнаго бумажнаго змѣя. Но потомъ опять наступали дни и часы, когда прежній демонъ овладѣвалъ ею, когда она мрачно отворачивалась отъ жизни, какъ отъ отвратительнаго, невыносимаго бремени; въ эти минуты на ея лицѣ отражалось роковое выраженіе портрета.

Свенъ преслѣдовалъ всѣ эти перемѣны, какъ тѣнь слѣдуетъ за движениями тѣла. Его любовь къ Корнеліи съ каждымъ днемъ, съ каждымъ свиданіемъ усиливалась и становилась глубже. Для нея только онъ жилъ, о ней только думалъ, и мечталъ все о ней. Его преслѣдовала неотступная мысль возвратить къ жизни и счастью это благороднѣйшее, прекраснѣйшее созданіе, имѣющее всѣ права на счастье, а между тѣмъ видимо несчастное. Сначала онъ хорошо понялъ, что центръ тяжести этого вопроса падаетъ на отношенія мистрисъ Дургамъ къ ея мужу, что въ этомъ узелъ преткновенія и что его надо разрѣшить. Теперь же, послѣ цѣлой недѣли, проведенной ежедневно съ мужемъ и женой, онъ сталъ не такъ ясно различать этотъ пунктъ, какъ въ первое время. Онъ хорошо видѣлъ, что, ставъ посредникомъ между мужемъ и женой, онъ немедленно пріобрѣтетъ довѣріе какъ мужа, такъ и жены. Однако, онъ ничего не дѣлалъ, чтобъ сблизиться съ Дургамомъ. Бенно могъ бы оказать здѣсь большія услуги, потому, что Бенно штурмомъ захватилъ дружбу холоднаго англичанина, но между нимъ и Свеномъ послѣ поѣздки на горы произошло видимое отчужденіе. Бенно все еще заходилъ въ Свену, но, какъ бы по общему соглашенію, они избѣгали разговора о Дургамахъ. Когда случалось имъ встрѣчаться на вечерахъ у нихъ, то они тотчасъ расходились. Самъ Дургэмъ сталъ обращаться съ Свеномъ не съ прежней холодной вѣжливостью, которая повидимому сдѣлалась его второю натурой, но съ великой внимательностью; Свену даже иногда казалось, что Дургамъ съ своей стороны желалъ сдѣлать первый шагъ къ сближенію и какъ-будто только гордость не дозволяла ему открыто искать его дружбы. Дургамъ предложилъ къ его услугамъ превосходную библіотеку, просилъ его пользоваться его лошадьми, пока не привели еще его лошади, а когда Свенъ выразилъ однажды желаніе прокатиться по Рейну на парусахъ, какъ бывало онъ катался по своему родному морю, Дургамъ тотчасъ вызвался принять участіе въ прогулкѣ и даже позаботиться о заготовленіи приличной для того лодки. Однако — и вотъ новое доказательство, что страсть смертельный врагъ справедливости — Свенъ чувствовалъ нерасположеніе къ Дургаму, которое становилось тѣмъ сильнѣе, чѣмъ настоятельнѣе ровное и всегда достойное обращеніе англичанина вызывало его на противоположное чувство, по-крайней-мѣрѣ уваженія.