Фридрих Шпильгаген - Въ двѣнадцатомъ часу

— Какой будетъ этому конецъ? вздыхалъ Бенно, прикладывая ледъ къ пылающей головѣ своего друга: — еслибъ я былъ не такимъ сангвиникомъ, то вероятно пожелалъ бы, чтобъ ужъ лучше онъ умеръ, потому что, на сколько я его знаю — для него навсегда погибло счастье.

Но сильная натура побѣдоносно восторжествовала надъ жестокими ударами, которые Свенъ долженъ былъ вынести. Чрезъ нѣсколько дней онъ пришелъ въ себя и пробудился къ сознанію жизни. Печальное пробужденіе! Опасенія Бенно, повидимому осуществились: на уныломъ, впаломъ лицѣ не осталось и слѣдовъ бодрой юности и жизненной радости. Онъ сообщилъ Бенно — предъ которымъ не скрывалось уже тайны — все, что происходило между нимъ, Корнеліей и мистеромъ Дургамомъ въ тотъ достопамятный вечеръ. Отъ Бенно онъ узналъ, что тѣло Дургама было отыскано и уже предано землѣ. Затѣмъ наступило молчаніе; наконецъ Свенъ спросилъ:

— Видѣлъ ли ты Корнелію?

— Да.

— И что же?

— Она и сегодня, какъ была вчера, и если хочешь, какъ всегда, нѣма, холодна, непостижима. Она сидитъ у постели больного Эдгара, который каждую минуту спрашивалъ, когда папа вернется. Она имѣетъ теперь хорошій случай видѣть другую сторону медали.

— Спрашивала ли она обо мнѣ?

— Одинъ разъ и затѣмъ никогда.

Свенъ нетерпѣлило метался по постели и застоналъ отъ физической и душевной боли, его терзавшей.

— Когда мнѣ можно будетъ оставить эту проклятую постель? ворчалъ онъ, вытащивъ изъ-подъ одѣяла исхудалую бѣлую руку.

— Зачѣмъ?

— Какой странный вопросъ! Затѣмъ, чтобъ къ ней идти.

— Насколько я понимаю ее, она сама пришла бы къ тебѣ, еслибъ желала тебя видѣть.

— Хотя бы по-крайней-мѣрѣ написать къ ней!

— Насколько я знаю ее, она давно сама бы написала тебѣ, еслибъ имѣла, что сообщить.

— Ты невыносимъ! сказалъ Свенъ нетерпѣливо, и повернулся на другую сторону.

Бенно чувствовалъ глубочайшее состраданіе къ своему несчастному товарищу, насколько способна была его живая натура къ такой чувствительности. Но онъ самъ никогда не бывалъ и въ приблизительно-подобномъ состояніи душевномъ, а еслибъ даже онъ вполнѣ сочувствовалъ ему, то все же счастье его друга такъ близко лежало у него на сердцѣ, что онъ не могъ уклониться отъ желанія вылечить его отъ этой окаянной страсти, даже еслибъ пришлось употребить для того жестокія средства.

«Ему уступать, значитъ только усиливать его безуміе», думалъ онъ про-себя, когда Свенъ съ двойной чувствительностью больного и душевно страдающаго отъ несчастной любви, или отвѣчалъ упорнымъ молчаніемъ на всѣ его краснорѣчивыя убѣжденія противъ безумія такой страсти, или называлъ его безчувственнымъ, пошлымъ варваромъ.

Удивительно было, что смерть Дургама не произвела вначалѣ особеннаго впечатлѣнія на душу Свена, что служило новымъ доказательствомъ для Бенно, какъ исключительно душой его овладѣло только одно чувство.

— Чего же ты хочешь? Это была дуэль чрезъ платокъ, говорилъ Свенъ: — если я остался живъ, такъ это конечно не его вина. «Я потерялъ ее», были его послѣднія слова: «но и вы не должны владѣть ею.» Думаю, что это довольно ясно.

— Но, Свенъ, что съ тобою? или ты совсѣмъ Бога забылъ? воскликнулъ Бенно: — ты такъ говоришь, какъ-будто жизнь человѣка стоитъ не дороже воробья! Если даже положимъ такъ и было, то развѣ у васъ были одинаковыя ставки? Развѣ ты такъ же много терялъ, какъ и онъ? И разставаясь съ жизнью, развѣ ты въ то же же время разставался съ своими любимыми дѣтями? А я говорю тебѣ, Дургамъ нѣжно любилъ своихъ дѣтей.

— Думалъ ли онъ о нихъ, когда вызывалъ меня на смертный бой? сказалъ Свенъ: — онъ не думалъ о нихъ; для него, какъ и для меня, былъ одинъ вопросъ: обладать Корнеліей или умереть; въ этомъ мы были съ нимъ равны. Да, продолжалъ онъ угрюмо: — теперь я вѣрю тому, чему прежде не вѣрилъ; да, онъ любилъ свою жену — не такъ, какъ я: нѣтъ, это невозможно! — но любилъ. И что же? Она должна была сдѣлать выборъ: онъ или я — и выбрала меня. Онъ долженъ бы уважать ея волю, какъ и я покорился бы, еслибъ она отвергла мою любовь. Зачѣмъ онъ не отступилъ? Это была его обязанность. Если ты возбраняешь женщинѣ отдавать свою любовь по свободному выбору, то низводишь ее въ состояніе рабства.

— Но тутъ не можетъ быть и рѣчи о выборѣ! закричалъ Бенно: — выборъ его былъ сдѣланъ и давно уже рѣшенъ. Ей слѣдовало уважать свой выборъ, который она добровольно сдѣлала.

— Но если этотъ выборъ оказался ошибкою, неужели же ошибку надо возводить въ святыню, если разъ она сдѣлана? Въ такомъ случаѣ считай святыней всякое скверное учрежденіе, подъ которымъ люди стонутъ, святынею только потому, что оно разъ было установлено; да и каждую болѣзвь не лечи, потому что она уже совершившійся фактъ, который по твоему мнѣнію надо уважать.

— Не сравнивай моей благородной науки съ вашими дурачествами! закричалъ Бенно запальчиво: — и потомъ, что тутъ излечилось по твоей милости? И скорѣе не чрезъ твое ли вмѣшательство въ чужія дѣла, отнюдь тебя не касающіяся, все это ухудшилось, до такой степени ухудшилось, что хуже и быть не можетъ? что сталось съ тѣмъ благородномыслящимъ человѣкомъ, какимъ ты прежде былъ, который для одного себя и счастья не хотѣлъ, желая, чтобъ и другіе принимали въ немъ участіе? Да, гдѣ тотъ человѣкъ, который только счастьемъ другихъ былъ самъ счастливь? Какое счастье ты внесъ въ это семейство? Ты отнялъ жизнь у благороднѣйшаго, честнѣйшаго человѣка, ты отнялъ отца у дѣтей. И неужели ты думаешь, что всѣмъ этимъ тебѣ одному пріятнымъ, ты сдѣлалъ счастливою мистрисъ Дургамъ? Можешь ли ты поистинѣ наслаждаться своимъ счастьемъ, купленнымъ цѣною смерти честнаго человѣка? И въ минуту самыхъ очаровательныхъ грёзъ не будешь ли ты содрогаться при воспоминаніи о немъ? И что скажетъ твоя возлюбленная, когда дѣти станутъ у нея спрашивать: «Мать, гдѣ нашъ отецъ?»

Съ такой горячностью чувства никогда еще не случалось ему говорить и его убѣжденія произвели свое вліяніе на Свена. Но именно по чувству сознанія, что нельзя опровергать разумныя причины Бенно, Свенъ тѣмъ съ большей запальчивостью отвѣчалъ ему:

— Какъ можешь ты бросать па меня отвѣтственность за послѣдствія отношеній, которыя гораздо прежде носили въ себѣ зародыши гибели? Вотъ въ этомъ-то именно заключается проклятіе грѣха, что онъ постоянно рождаетъ новое зло. Горе человѣку, когда онъ становится между двумя существами, которыхъ природа создала другъ для друга! Горе тому, кто бросается между двумя огнями, которые неудержимо стремятся другъ къ другу! Пускай тогда не жалуется, если пламя его поглотитъ... Нѣтъ, Бенно, нѣтъ, несмотря на всѣ твои слова, онъ долженъ былъ умереть! Не таковъ онъ былъ человѣкъ, чтобъ добровольно выпустить на свободу то, что ему разъ въ руки попало — нѣтъ, ужъ этому не бывать! И насколько я понимаю, другого выхода не было; онъ долженъ былъ умереть, не для меня — ничего я не хочу для себя! — но для нея, чтобъ она могла свободно наконецъ взглянуть на жизнь и отдаться человѣку, котораго она истинно любитъ, потому что онъ ее истинно понимаетъ. Что на меня палъ жребій быть этимъ человѣкомъ — это случай. Никогда я не добивался и не надѣялся такого счастья. Но если на долю мою выпало это счастье по ея свободному выбору, то я хочу этимъ воспользоваться наперекоръ всѣмъ филистерамъ, которые искони-вѣковъ имѣли право открещиваться отъ всего, что не подходитъ подъ узкую рамку ихъ пошлыхъ умозрѣній.