Джордж Дюморье - Трильби

Поэтому, если вы не очень настаиваете и мистер Томас Багот не сочтет это нелюбезным с моей стороны, право, я предпочла бы не беседовать с ним на эту тему. Лучще я поговорю обо всем с Таффи, если это уж так необходимо. Он очень умный, Таффи, хотя и говорит умные вещи реже, чем ваш сын, и не так хорошо рисует, как он. Я уверена, что у него такие же взгляды, как у моего отца!

И действительно, славный Таффи по столь важному вопросу оказался единомышленником покойного преподобного Патрика Майкла О'Фиррэла, так же как Лэрд и Маленький Билли (как обнаружила к величайшему своему удивлению и негодованию его мать).

И как сэр Оливер Колторп и сэр Джек (тогда еще мистер) Толбойс, и доктор Сорн, и Антони, и Лорример, и Грек.

И даже сама миссис Багот, но спустя много лет после того, как горе мучило и терзало ее, непрестанно на нее обрушиваясь, а время и годы постепенно залечивали ее раны, оставляя в сознании глубокие внутренние шрамы-воспоминания, которые никогда не давали ей позабыть, какими страшными, зияющими и кровоточащими были когда-то эти раны…

В одну памятную субботу, когда день уже склонялся к вечеру и за окнами квартиры на Шарлотт-стрит начинали сгущаться сумерки, в одной из комнат на кушетке у камина лежала Трильби в нарядном голубом домашнем платье. Удобно опираясь головой на подушки и вытянув ноги, она выглядела вполне довольной и безмятежной.

Она провела первую половину дня, диктуя добряку Таффи свое завещание.

Оно было составлено очень просто, хотя в нем перечислялось немало драгоценностей — целое состояние! — подарки от многочисленных поклонников и поклонниц, очарованных ее пением, начиная от коронованных особ.

Вместе с верной Мартой она пересмотрела эти подарки, полагая, как всегда, что они принадлежат Марте. Трильби была не в состоянии вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах ей преподносили драгоценности, за исключением тех, которые ей дарил Свенгали, сопровождая свои подношения страстными изъявлениями любви, по-видимому глубокой, постоянной и искренней, на которую тем не менее она не могла ответить, — а потому ей сказали, что все эти вещи подарил ей Свенгали.

Большую их часть она оставляла доброй старой Марте. Но каждому из трех «англишей» она завещала по красивому кольцу для их будущих невест, если они когда-либо захотят жениться и их невесты не будут возражать против такого подарка.

Миссис Багот должна была наследовать жемчужное ожерелье, а ее дочь — маленькую золотую диадему с брильянтами. Прелестные (и наиболее дорогие) подарки были предназначены каждому из трех докторов, которые пользовали ее и проявили к ней заботу и внимание, но, как ей сказали, отказались брать деньги за лечение мадам Свенгали. Антони, Лорримеру, Греку, Додору и Зузу она просила передать запонки и булавки для галстуков; Карнеги — серебряный флакон с нюхательной солью, некогда принадлежавший лорду Уитлоу.

Трильби не забыла также Винаров, Анжель Буасс, Дюрьена и других — для них тоже были отложены изящные подарки.

Она просила передать Джеко великолепные золотые часы с цепью, присовокупив к ним нежнейшее письмо и сотню фунтов стерлингов — все принадлежавшие ей деньги.

С неподдельным интересом обсуждала она с Таффи каждую из драгоценностей, беспокоясь о том, придется ли она по вкусу наследующему, и испытывая большое удовольствие при виде того, с каким вниманием, добросовестностью и сочувствием вникал добрый Таффи во все мелочи, — он держался так серьезно и важно и прилагал столько стараний. Едва ли Трильби догадывалась, как сильно терзала она в этот момент его скрытное, но глубоко чувствующее сердце!

После того как завещание по всем правилам было подписано при свидетелях и передано на хранение Таффи, Трильби почувствовала себя спокойной и вполне довольной; ей оставалось только радоваться теперь каждому оставшемуся часу ее быстротечной жизни и ничем его не омрачать.

Она не испытывала никакой боли, ни физической, ни душевной, ее окружали любимые ею люди — Таффи, Лэрд, Маленький Билли, миссис Багот и Марта, которая тихо вязала, примостившись в уголку, с очками в медно'й оправе на носу и черных митенках на руках.

Трильби слушала разговор друзей и иногда вставляла свое слово. Как обычно, она часто смеялась. В ее глазах светилась любовь, когда она переводила свой взор с одного на другого, ведь она невыразимо любила их всех. Любовь пела в ее сердце и срывалась с ее уст, когда она произносила слова, и слабеющий голос ее был все еще богаче, мягче, полнее, чем любой другой, и в этой комнате, да и на всем белом свете, — он был особенным, как отзвук иного мира.

К дому подъехал экипаж, послышался звонок, и вскоре в комнату внесли посылку в деревянном ящике.

По просьбе Трильби ящик вскрыли. В нем оказалась большая фотография, в рамке под стеклом. На ней был снят Свенгали в гусарскёй форме своего венгерского оркестра, в которой обычно выступал. Во фраке он дирижировал только в Париже и Лондоне. Взгляд его был устремлен прямо перед собой, прямо на вас. Он стоял у пюпитра, левой рукой переворачивал страницу партитуры, а в правой держал дирижерскую палочку. Это был превосходный снимок, сделанный в одной из фотографий в Венгрии, чрезвычайно верно передающий сходство с оригиналом. Свенгали выглядел на нем великолепно — властный, представительный, с черными глазами, выражавшими непреклонную волю.

Марта задрожала, взглянув на фотографию, и передала ее Трильби, которая вскрикнула от удивления: никогда раньше она ее не видала. У Трильби не было ни одной фотографии Свенгали.

Ни объяснительной записки, ни какого-либо письма при посылке не оказалось. Этот неожиданный подарок, судя по почтовым знакам на ящике, пересек всю Европу, чтобы добраться до Лондона. По-видимому, он прибыл из какой-то отдаленной провинции восточной России — прямо с таинственного Востока! С рокового Востока — родины и колыбели буйного ветра, несущего с собой вихри перемен!

Трильби, положив фотографию на колени, как на аналой, долго лежала молча, глядя на нее, и время от времени вполголоса говорила: «Мне кажется, он был очень красив», или: «Эта форма ему очень к лицу. Почему он надел ее, хотела б я знать!»

Остальные продолжали разговаривать между собой. Миссис Багот готовила кофе. Вскоре она подошла с чашкой кофе к Трильби и увидела, что та все еще упорно и сосредоточенно смотрит на портрет, причем ее широко раскрытые глаза как-то странно блестят.

— Трильби, Трильби, вот кофе! Что с вами, Трильби?

Трильби не отвечала и, пристально глядя на фотографию Свенгали, тихо улыбалась.