Уильям Моэм - Шесть рассказов, написанных от первого лица (сборник)

— Мне он казался очень милым мальчиком, — медленно произнес я. — Думаю, он многого добьется. Когда я с ним познакомился, он выглядел слишком молодым для своих обязанностей. Ему же сейчас только двадцать девять, не так ли?

Она мягко улыбнулась моему намеку.

— Я не скрывала от него свой возраст. Он говорит, что это не имеет значения.

Я знал, что это правда. Не в ее натуре было скрывать свой возраст. Она испытывала какую-то яростную радость, говоря ему о себе всю правду.

— Сколько вам лет?

— Сорок четыре года.

— Что вы намерены теперь делать?

— Я написала Джерри, что ушла от Чарли. Как только он ответит, я поеду к нему.

Я был ошарашен.

— Знаете, он живет в очень маленькой колонии, и ваше положение там будет не из легких.

— Он взял с меня обещание, что я приеду к нему, если моя жизнь после его отъезда станет невыносимой.

— Вы уверены, что так уж благоразумно полагаться на то, что говорит влюбленный молодой человек?

И вновь ее лицо озарил все тот же восторг.

— Да. Если этот молодой человек — Джерри.

У меня сжалось сердце. Я помолчал. А потом рассказал ей историю дороги, которую построил Джерри Мортон. Я придал своему рассказу драматичность, и, по-моему, он прозвучал достаточно многозначительно.

— Зачем вы мне это рассказали? — спросила она, когда я умолк.

— Мне казалось, это интересная история.

Она покачала головой и улыбнулась.

— Нет, вы хотели доказать мне, что он молод и полон энтузиазма и так увлечен своей работой, что у него не хватает времени ни на что другое. Я не буду мешать его работе. Вы не знаете его, как знаю я. Он невероятный романтик. Он смотрит на себя, как на первопроходца. Я немножко заразилась его увлечением идеей созидания новой страны. В ней есть что-то великолепное, правда? По сравнению с этим жизнь здесь кажется очень суетной и пошлой. Но, разумеется, ему там очень одиноко. Даже общество женщины средних лет может оказаться желанным.

— Вы намерены выйти за него замуж? — спросил я.

— Пусть он решает. Я не хочу ничего, кроме того, что хочет он.

Она говорила с такой простотой, и было что-то такое трогательное в этом отказе от себя, что я даже не сердился на нее, когда она ушла. Конечно, я считал, что она поступает очень глупо, но если сердиться на человеческие глупости, придется всю жизнь провести в состоянии постоянного гнева. Я подумал, что все уладится. Она назвала Джерри романтиком. Бесспорно. Однако романтикам в этом будничном мире их вздор сходит с рук только потому, что в глубине души они очень трезво воспринимают реальность. Вот те, кто принимает игру своей фантазии за действительность, — это блаженные идиоты. Англичане же — романтики, поэтому другие нации и считают их лицемерами. А они вовсе не лицемеры, но со всей искренностью устремляются к Царству Божьему на земле, однако путь к нему тяжек, и у них хватает здравого смысла не упускать выгодные возможности, открывающиеся по дороге. Британскую душу, подобно армиям Веллингтона, подвигает корысть. Я предполагал, что Джерри ожидают неприятные четверть часа, когда он получит письмо Марджери. Это меня не особенно волновало, мне просто было бы любопытно узнать, как он выпутается из затруднения. Я считал, что Марджери ожидает горькое разочарование. Ну, да оно большого вреда ей не причинит, и тогда она вернется к мужу. Я не сомневался, что, пройдя через такое горнило, они будут жить в мире, покое и счастье до конца своих дней.

Вышло все по-другому. Несколько дней я никак не мог выбрать время для Чарли Бишопа, но наконец написал ему, приглашая пообедать со мной на следующей неделе, и предложил, не без дурных предчувствий, отправиться потом в театр — я знал, что, напиваясь, он начинает бузить, а пил он по-черному. Оставалось только уповать, что в театре он не позволит себе никаких выходок. Мы договорились встретиться в нашем клубе и пообедать в семь, так как спектакль, на который мы решили пойти, начинался в четверть девятого. Я приехал в клуб. Я ждал и ждал. Он не появился. Я позвонил ему, но никто не снял трубку, и я заключил, что он вот-вот придет. Терпеть не могу опаздывать к началу пьесы. Я с досадой ждал в вестибюле, чтобы мы сразу могли подняться в клубный ресторан. Для экономии времени я уже заказал обед. Стрелки часов показали половину восьмого, затем без четверти восемь. Решив, что мне больше незачем ждать, я направился в ресторан и пообедал один. Он так и не пришел. Я попросил соединить меня с Маршами, и вскоре официант сообщил, что Билл Марш на проводе.

— Послушайте, вы что-нибудь знаете о Чарли Бишопе? — сказал я. — Мы договорились пообедать и пойти в театр, но он так и не появился.

— Он умер сегодня днем.

— Что-о?!

От неожиданности я так громко вскрикнул, что за соседними столиками на меня оглянулись. Зал был полон, официанты сновали взад и вперед. Телефонный аппарат стоял возле кассы, и официант с бутылкой шампанского и двумя бокалами на подносе подошел к кассиру выбить чек. Дородный метрдотель, провожая двух мужчин к столику, задел меня.

— Откуда вы говорите? — спросил Билл.

Вероятно, он услышал стук ножей и вилок, раздававшийся вокруг. Когда я ответил, он спросил, не приеду ли я к ним сразу же, как только пообедаю. Дженет необходимо поговорить со мной.

— Я приеду сейчас же, — ответил я.

Дженет и Билл сидели в гостиной. Он читал газету, она раскладывала пасьянс. Когда горничная проводила меня в комнату, Дженет быстро поднялась мне навстречу. Она двигалась бесшумной пружинистой походкой, вся чуть подобравшись, точно пантера, выслеживающая добычу. Я сразу увидел, что она чувствует себя в своей стихии. Она подала мне руку, полуотвернув лицо, чтобы скрыть полные слез глаза. Голос у нее был тихим и трагическим.

— Я привезла Марджери к нам и уложила ее. Доктор дал ей успокоительное. Она совершенно разбита. Ужасно, правда? — она испустила нечто среднее между вздохом и рыданием. — Не понимаю, почему со мной всегда такое случается!

Бишопы никогда не держали прислуги, но каждое утро приходила уборщица привести квартиру в порядок и вымыть посуду после завтрака. У нее был свой ключ. В этот день она пришла, как обычно, и прибрала в гостиной. С тех пор как жена оставила Чарли, он не соблюдал никакого режима, и уборщица не удивилась, что он еще спит. Но время шло, а она знала, что ему надо на службу. Она подошла к двери спальни и постучала. Ответа не было. Ей почудилось, что он стонет, и она тихонько приоткрыла дверь. Он лежал на спине, хрипло дыша, и не проснулся. Она его окликнула. Что-то в нем ее напугало. Она позвонила в дверь квартиры на той же площадке. Там жил журналист. Он еще не встал и был в пижаме, когда открыл дверь.

«Простите, сэр, — сказала она, — но вы не зайдете взглянуть на джентльмена? По-моему, ему плохо.».